Зигмунд Фрейд - Введение в психоанализ (лекции)

искажения, так сказать, избежавшее цензуры. Страшное сновидение часто

является неприкрытым исполнением желания, естественно, не приятного, а

отвергаемого желания. Вместо цензуры появляется страх. Если о детском

сновидении можно сказать, что оно является исполнением дозволенного

желания, об обыкновенном искаженном сновидении — что оно замаскированное

исполнение вытесненного желания, то для страшного сновидения подходит

только формула, что оно представляет собой неприкрытое исполнение

вытесненного желания. Страх является признаком того, что вытесненное

желание оказалось сильнее цензуры, что, несмотря на нее, оно все-таки

пробилось к исполнению или было готово пробиться. Мы понимаем, что то, что

для него является исполнением желания, для нас, поскольку мы находимся на

стороне цензуры сновидения, может быть только поводом для мучительных

ощущений и отпора. Появляющийся при этом в сновидении страх, если хотите,

есть страх перед силой этих обычно сдерживаемых желаний. Почему этот отпор

проявляется в форме страха, нельзя понять, изучая только сновидения;

очевидно, нужно изучать страх по другим источникам.

Все, что справедливо для неискаженных страшных сновидений, мы можем

предположить также для таких сновидений, которые претерпели частичное

искажение, и для прочих неприятных сновидений, мучительные ощущения

которых, вероятно, близки к страху. Страшное сновидение обычно ведет к

пробуждению; мы имеем обыкновение прерывать сон, прежде чем вы-

[251]

тесненное желание сновидения пробьется через цензуру к своему полному

исполнению. В этом случае результат сновидения оказывается негативным, но

его сущность от этого не меняется. Мы сравнивали сновидение с ночным

сторожем, охраняющим наш сон, чтобы ему не помешали. И ночной сторож

попадает в такое положение, когда он будит спящих, а именно тогда, когда

чувствует себя слишком слабым, чтобы устранить помеху или опасность. И все-

таки нам иногда удается продолжать спать, даже если сновидение становится

тревожным и начинает зарождаться страх. Мы говорим себе во сне: ведь это

только сон — и продолжаем спать.

Когда же случается так, что желание сновидения оказывается в состоянии

преодолеть цензуру? Условие для этого может возникнуть как со стороны

желания сновидения, так и со стороны цензуры. По непонятным причинам

желание может стать иной раз чересчур сильным: но у нас складывается

впечатление, что чаще вина за это смещение соотношения действующих сил

лежит на цензуре сновидения. Мы уже знаем, что цензура работает в каждом

отдельном случае с разной интенсивностью, к каждому элементу относится с

разной степенью строгости; здесь нам хотелось бы высказать еще одно

предположение, что она вообще весьма вариабельна и не всегда одинаково

строга к одному и тому же неприличному элементу. Если случится так, что она

на какой-то момент почувствует себя бессильной перед каким-либо желанием

сновидения, угрожающим захватить ее врасплох, то вместо искажения она

прибегает к последнему оставшемуся ей средству — отказаться от состояния

сна под влиянием нарастающего страха.

При этом нам бросается в глаза, что мы ведь вообще не знаем, почему эти

скверные, отвергнутые желания дают о себе знать именно в ночное время,

чтобы

[252]

нарушить наш сон. Ответ может дать только предположение, учитывающее

природу состояния сна. Днем на эти желания тяжело давит цензура, не дающая

им, как правило, возможности проявиться в каком-то действии. В ночное время

эта цензура, вероятно, как все другие интересы душевной жизни, сводится к

единственному желанию спать или же, по крайней мере, сильно ослабляется.

Этому ослаблению цензуры в ночное время запретные желания и обязаны тем,

что могут снова оживать. Есть нервные больные, страдающие бессонницей,

которые признавались нам, что сначала они сами хотели своей бессонницы. Они

не решались уснуть, потому что боялись своих сновидений, т. е. последствий

этого ослабления цензуры. Вы, правда, легко заметите, что эту приостановку

деятельности цензуры все же не следует оценивать как большую

неосторожность. Состояние сна лишает нас способности двигаться; наши дурные

намерения, если они и начинают шевелиться, не могут привести ни к чему

иному, как к практически безвредному сновидению, и на это успокоительное

состояние указывает в высшей степени благоразумное замечание спящего,

относящееся, правда, к ночи, но не к жизни во сне: ведь это только сон,

поэтому предоставим ему свободу действия и будем продолжать спать.

Если, в-третьих, вы вспомните о том, что мы представили видевшего сон

борющимся со своими желаниями, состоящим из двух отдельных, но каким-то

образом очень тесно связанных лиц, то признаете и другую возможность: как

благодаря исполнению желания может осуществиться то, что в высшей степени

неприятно, — а именно наказание. Здесь нам опять может помочь сказка о трех

желаниях: жареные сосиски на тарелке были прямым исполнением желания

первого лица, жены; сосиски на ее носу были ис-

[253]

полнением желания второго лица, мужа, но одновременно и наказанием за

глупое желание жены. При неврозах мы находим затем мотивацию третьего

желания, которое еще осталось в сказке. В душевной жизни человека много

таких наказуемых тенденций; они очень сильны, и их можно считать

ответственными за некоторую часть мучительных сновидений. Теперь вы, может

быть, скажете, что при этих условиях от хваленого исполнения желания

остается немногое. Но при более пристальном рассмотрении придете к

заключению, что не правы. По сравнению с более поздними указаниями на

многообразие того, чем могло бы быть сновидение, — а по мнению многих

авторов, чем оно и является на самом деле, — представление о сновидении как

исполнении желания — переживании страха — исполнении наказания —

оказывается все-таки весьма ограниченным. К этому нужно прибавить то, что

страх есть прямая противоположность желания, что противоположности в

ассоциации особенно близки друг другу, а в бессознательном, как мы узнали,

совпадают, далее то, что наказание тоже является исполнением желания, но

другого — цензурирующего лица.

Итак, я в общем не сделал никаких уступок вашему возражению против теории

исполнения желания. Но мы обязаны доказать исполнение желания в любом

искаженном сновидении и, конечно, не собираемся отказываться от этой

задачи. Вернемся к уже истолкованному сновидению о трех плохих театральных

билетах за 1 гульден 50 кр., на примере которого мы уже многому научились.

Надеюсь, вы его еще помните. Дама, муж которой сообщил ей днем, что ее

подруга Элиза, которая моложе ее на три месяца, обручилась, видит во сне,

что она сидит в театре со своим мужем. Одна сторона партера почти пуста. Ее

муж

[254]

говорит ей, что Элиза с женихом тоже хотели пойти в театр, но не смогли,

так как достали только плохие места, три за один гульден пятьдесят. Она

полагает, что в этом нет никакого несчастья. Мы догадались, что мысли

сновидения выражали досаду на раннее замужество и недовольство своим мужем.

Любопытно, как эти мрачные мысли были переработаны в исполнение желания и

где кроется его след в явном сновидении. Мы уже знаем, что элемент “слишком

рано, поспешно” устранен из сновидения цензурой. Намеком на него является

пустой партер. Загадочное “три за один гульден пятьдесят” становится теперь

более понятным с помощью символики, с которой мы за это время

познакомились. Эта тройка в действительности означает мужчину, и явный

элемент легко можно перевести: купить себе мужа за приданое (“за мое

приданое я могла бы себе купить в десять раз лучшего”). Замужество явно

замещено посещением театра.* “Слишком ранняя покупка билетов” прямо

замещает слишком раннее замужество. Но это замещение является делом

исполнения желания. Наша дама не всегда была так недовольна своим ранним

замужеством, как в тот день, когда она получила известие о помолвке своей

подруги. В свое время она гордилась им и чувствовала свое превосходство

перед подругой. Наивные девушки часто после помолвки выражают радость, что

теперь скоро пойдут в театр на все до сих пор запрещенные пьесы и все

увидят. Доля страсти к подглядыванию или любопытства, которая здесь

проявляется, была сначала определенно сексуальной страстью к подглядыванию,

направленной на половую жизнь, особенно родителей, и затем стала сильным

----------------------------------------

* О другом напрашивающемся толковании этой тройки у бездетной женщину я

не упоминаю, так как настоящий анализ не дал этого материала.

[255]

мотивом, побуждавшим девушку к раннему замужеству. Таким образом, посещение

театра становится понятным намекающим заместителем для замужества. Так что

в своей теперешней досаде на свое раннее замужество она возвращается к тому

времени, когда оно было исполнением желания, потому что удовлетворяло

страсть к подглядыванию, а под влиянием этого прежнего желания замужество

замещается посещением театра.

Мы можем сказать, что выбрали не самый удачный пример для доказательства

исполнения скрытого желания. Аналогичным образом мы должны были бы

поступить и с другими искаженными сновидениями. Я не могу этого сделать и

хочу только выразить убеждение, что это всюду удастся. Но на этом моменте

теории мне хочется еще задержаться. Опыт показал мне, что во всей теории

сновидения этот момент самый уязвимый и что многие возражения и

недоразумения связаны с ним. Кроме того, у вас, может быть, сложится

впечатление, что я уже отчасти отказался от своего утверждения, сказав, что

сновидение является выполненным желанием или его противоположностью —

осуществленным страхом или наказанием, и подумаете, что это удобный случай

для того, чтобы вынудить меня на дальнейшие уступки. Я слышал также упрек в

том, что излагаю вещи, кажущиеся мне очевидными, слишком сжато и потому

недостаточно убедительно.

Если кто-нибудь следовал за нами в толковании сновидений до этого места и

принял все, что оно нам до сих пор дало, то нередко перед вопросом об

исполнении желания он останавливается и спрашивает: допустим, что каждое

сновидение имеет смысл, и этот смысл можно вскрыть при помощи

психоаналитической техники, почему же этот смысл, вопреки всякой

очевидности, обязательно должен быть втиснут в формулу исполнения желания?

Почему смысл этого ночно-

[256]

го мышления не может быть настолько же разнообразным, как и смысл дневного

мышления, т. е. сновидение может соответствовать один раз одному

исполненному желанию, в другой раз, как вы сами говорите, его

противоположности, какому-то действительному опасению, а затем выражать и

какое-то намерение, предостережение, рассуждение за и против или упрек,

укор совести, попытку подготовиться к предстоящему действию и т. д.? Почему

же всегда одно желание или в лучшем случае еще его противоположность?

Можно было бы подумать, что разногласие в этом вопросе не так важно, если

во всем остальном с нами согласны. Достаточно того, что мы нашли смысл

сновидения и пути, чтобы его узнать; в сравнении с этим не имеет большого

значения то, что мы вынуждены ограничить этот смысл, однако это не так.

Недоразумение в этом пункте затрагивает самую суть наших представлений о

сновидении и ставит под сомнение их значение для понимания невроза. Кроме

того, та уступчивость, которая в коммерческом мире ценится как

“предупредительность”, в науке неуместна и, скорее всего, вредна.

Мой первый ответ на вопрос, почему сновидение не должно быть в указанном

смысле многозначным, гласит, как обычно в таких случаях: я не знаю, почему

так не должно быть. Я бы не имел ничего против. Пусть будет так. Лишь одна

мелочь противоречит этому более широкому и более удобному пониманию

сновидения, а именно то, что в действительности это не так. Второй мой

ответ подчеркивает, что мне самому не чуждо предположение о соответствии

сновидения многообразным формам мышления и интеллектуальных операций. Я как-

то сообщал в одной истории болезни о сновидении, являвшемся три ночи подряд

и больше не повторявшемся, и объяснил этот случай тем,

[257]

что сновидение соответствовало намерению, которому незачем было повторяться

после того, как оно было выполнено. Позднее я опубликовал пример одного

сновидения, соответствовавшего признанию. Как же я все-таки могу

утверждать, что сновидение представляет собой всегда только исполненное

желание?

Я делаю это потому, что не хочу допускать глупого недоразумения, которое

может лишить нас результатов всех наших усилий в анализе сновидений,

недоразумения, при котором сновидение путают со скрытыми его мыслями и

высказывают о нем то, что относится к этим последним и только к ним.

Абсолютно правильно, что сновидение может представлять все это и быть

заменено тем, что мы уже перечислили: намерением, предостережением,

рассуждением, приготовлением, попыткой решения какой-то задачи и т. д. Но

если вы присмотритесь, то увидите, что все это относится только к скрытым

мыслям сновидения, превратившимся в сновидение. Из толкований сновидений вы

знаете, что бессознательное мышление людей занято такими намерениями,

приготовлениями, размышлениями и т. д., из которых затем работа сновидения

делает сновидения. Если вас пока не интересует работа сновидения, но очень

интересует бессознательная работа мышления человека, то исключите работу

сновидения и скажите о сновидении правильно, что оно соответствует

предостережению, намерению и т. п. В психоаналитической деятельности это

часто встречается: по большей части стремятся только к тому, чтобы вновь

разрушить форму сновидения и вместо него восстановить общую связь скрытых

мыслей, из которых оно составлено.

Так, совершенно между прочим мы узнаем из оценки скрытых мыслей

сновидения, что все эти названные чрезвычайно сложные душевные процессы

могут

[258]

проходить бессознательно, — столь же грандиозный, сколь и ошеломляющий

результат!

Но вернемся назад. Вы будете правы, если уясните себе, что пользовались

сокращенными выражениями, и если не будете думать, что должны отнести

упомянутое разнообразие к сущности сновидения. Если вы говорите о

сновидении, то вы должны иметь в виду или явное сновидение, т. е. продукт

работы сновидения, или в лучшем случае саму работу сновидения, т. е. тот

психический процесс, который образует явное сновидение из скрытых мыслей.

Любое другое употребление слова будет путаницей в понятиях, которая может

быть только причиной недоразумения. Если в своих утверждениях вы имеете в

виду скрытые мысли, стоящие за сновидением, то скажите об этом прямо и не

облекайте проблему сновидения в неясные выражения, которыми вы пользуетесь.

Скрытые мысли — это материал, который работа сновидения преобразует в явное

сновидение. Почему же вы непременно хотите смешивать материал с работой,

которая его формообразует? Какие же у вас тогда преимущества по сравнению с

теми, кто видит только продукт и не может объяснить, откуда он происходит и

как он сделан?

Единственно существенным в сновидении является работа сновидения, которая

воздействует на материал мыслей. Мы не имеем права игнорировать ее в

теории, если и можем себе позволить пренебречь ею в определенных

практических ситуациях. Кроме того, аналитическое наблюдение показывает,

что работа сновидения никогда не ограничивается тем, чтобы перевести эти

мысли в известную вам архаическую или регрессивную форму выражения. Но она

постоянно прибавляет кое-что, не имеющее отношения к дневным скрытым

мыслям, являющееся, собственно говоря, движущей силой образования

сновидения. Это неизбежное добавление и есть бессознательное желание,

[259]

для исполнения которого преобразуется содержание сновидения. Таким образом,

сновидение может быть чем угодно — предостережением, намерением,

приготовлением и т. д., если вы будете принимать во внимание только

представленные им мысли; оно всегда будет также исполнением

бессознательного желания и только им, если вы будете рассматривать его как

результат работы сновидения. Сновидение, таким образом, никогда не будет

просто намерением, предупреждением, а всегда намерением и т. п.,

переведенным с помощью бессознательного желания в архаическую форму

выражения и преобразованным для исполнения этих желаний. Один признак —

исполнение желания — постоянен, другой может изменяться, он может, в свою

очередь, тоже быть желанием, так что дневное скрытое желание сновидение

представляет исполненным с помощью бессознательного желания.

Я все это очень хорошо понимаю, но не знаю, удалось ли мне сделать это

понятным для вас. Затрудняюсь также доказать вам это. С одной стороны, это

невозможно без тщательного анализа многих сновидений, а с другой — нельзя

убедительно изложить этот самый щекотливый и самый значительный пункт

нашего понимания сновидения, не приводя его в связь с тем, о чем будет речь

ниже. Можете ли вы вообще представить себе, что при тесной связи всех вещей

можно глубоко проникнуть в природу одной, не вмешавшись в другие, сходной с

ней природы? Так как мы еще ничего не знаем о ближайших родственниках

сновидения, о невротических симптомах, то и здесь мы вынуждены ограничиться

достигнутым. Я только хочу разъяснить вам еще один пример и привести новые

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26