Политическая модернизация России в посткоммунистический период

демократических преобразований было крайне затруднительным. В социальной

среде росло разочарование в самой идее демократического реформирования

общества и, соответственно, в новых, рыночно-демократического типа

институтах, вследствии слабости государства, его неспособности мобилизовать

ресурсы необходимые для возрождения или хотя бы стабилизации экономики).

Обратимся к опыту восточноевропейских стран, для которых подобная

ситуация имела место и нашла свое разрешение во временном отказе от полной

демократии, в частности, в установлении авторитарно-демократического режима

правления и усилении роли исполнительной власти (69). Возвращаясь к

российскому политическому процессу, в этой связи, хотелось бы отметить, что

президентской стороне удалось (самой того не ведая) повторить опыт восточно-

европейских государств, благодаря отступлению от воплощения классической

системы разделения властей, что отразилось в усилении исполнительной

вертикали и, одновременно, расширении полномочий института президентства.

Подобные изменения воплотились в действительность и стали возможными после

известных событий силового разрешения конфликта между исполнительной и

законодательной ветвями власти и принятия нового Основного закона страны

(институализировавшего президентскую победу над парламентом).

В соответствии с новой Конституцией, президент значительно усилил свои

властные позиции: сосредоточив в своих руках всю полноту исполнительной

власти и, наделяясь, огромными законодательными полномочиями (получив,

таким образом, возможность влиять на ветви власти), глава государства занял

роль “ пристрастного арбитра “, в отношениях между властями, что

способствовало усилению авторитарной составляющей фактического процесса

осуществления власти в России. Эту мысль дополняет В. Елизаров, считая что

“ нарастание авторитарных тенденций в условиях доминирования института

президентства, способствует ограничению числа значимых игроков в составе

элиты, централизации отношений между её основными ветвями” (70).

Вместе с этим, принятие Конституции ускорило консолидацию в руках

новых элит, упрочило их экономические и политические позиции. В этот период

элита приобретает всё более закрытый характер, действует всё более

согласовано. Однако, если повнимательнее всмотреться в эту, фактически

форсированную потребность в консолидации элит, то она окажется не такой и

безупречной. Исходя из постулатов “ классической “ демократии, касающихся

отношений элит и остального социума, можно сделать вывод, что потребность в

консолидации элит обычно является необходимым условием переходности и

осуществляется во имя консолидации общества. Применительно к российскому

политическому процессу в посткоммунистический период, можно говорить лишь о

“квазиконсолидации элит”, продиктованной прежде всего потребностью

мобилизовать огромные ресурсы, с целью сохранения всего того, что было

приобретено ею после августа 1991 г.. Процессу “сближения элит” не

соответствовал хоть сколько-нибудь заметный прогресс в деле преодоления

размежевания между элитами и обществом. Общество видело как реально

происходит усиление политической элиты: разрастаются сферы её влияния и

контроля (мощные и эффективные усилия по скупке акций и подчинению СМИ), и,

соответственно, ощущало как сужаются возможности противодействия ей. В

связи с этим, некоторые исследователи не исключают даже что такое

“псевдосближение элит”, по сути, лишь усугубляло и стимулировало

размежевание в российском обществе, усиливая разрыв и непонимание между

элитой и основной массой общества.

Одновременно с этим, характерной особенностью посткоммунистического

развития России является симбиоз власти и собственности, который превратил

политический процесс в закулисный торг, основанный на личных, групповых,

корпоративных интересах. Приватизация политики посткоммунистическими

элитами, образующими внутри себя “политико – финансовые группы, участники

которых связаны тесными патрон – клиентельными связями”(71), фактически

препятствовала легитимизации нового строя в глазах большинства населения.

По мнению В. Лапкина: политическая власть узурпировавшая собственность, всё

больше отдаляется от общества, по возможности освобождаясь от публичных

обязательств(72). Не имея широкой поддержки, и понимая временный характер

своего существования, корпоративные элитные группы в своей политике

опираются на текущую ситуацию, которая даёт сиюминутную выгоду, фактически

не принимая перспективных решений.

Опираясь на реалии динамики развития российского политического

процесса, предваряя исследовательский анализ основных составляющих его

специфику факторов и феноменов, попытаемся вычленить наиболее характерные

его черты и элементы, проявившиеся в ходе этого процесса. Начнём с

политического режима. Рассматривая политический режим, сложившийся в

России, хотелось бы подчеркнуть его мягкость, способность к мимикрии.

Наличие в нём противоположных начал постоянно воспроизводит – и внутри

системы, и внутри общества – напряжённость, являясь источником

разнообразных конфликтов. Но, одновременно, смешанный характер власти,

включённость в неё различных группировок являются основой её

самосохранения. Изменчивый приспособленческий характер даёт власти

возможность постоянно менять свою окраску, принципы и цели, не меняя

глубинной сущности. Примером может послужить разнородность властного поля

российской политии, где можно обнаружить представителей всех политических

ориентаций – от крайне левых, до крайне правых. Это многообразие внутри

самого поля власти осложняет формирование серьёзной оппозиции данному

режиму. Оппозиция в России “фактически превратилась в системные силы,

готовые вследствие своей гибкости или беспринципности, в любой момент

инкорпорироваться в органы власти”. То есть, мы имеем возможность наблюдать

в России “деидеологизированный режим”: в зависимости от обстоятельств те

или иные силы могут менять свои убеждения на противоположные, постоянно

находясь в состоянии политического “пластилина”(73).

Тем не менее, рассматривая политический в посткоммунистический период

создаётся впечатление, что, несмотря на глубокий разрыв между властью и

обществом, значительная часть российского населения (продолжая высказывать

возмущение политикам) всё же нашла свой способ выживания. Сам режим

научился сдерживать, останавливать ситуации напряжённости как внутри себя,

так и в обществе. Таким образом, несмотря на хаотичность и сумбурность в

своём функционировании, этот режим, постепенно, стал обретать свою

внутреннюю логику, пусть на первый взгляд и противоречивую. Значительным

подспорьем в этом ему стали – избрание представительного органа в 1995г., а

также выборы Президента в 1996г., в результате которых режим обрёл

обновлённую, если не новую, легитимацию. В процессе избирательной компании,

несмотря на общую авторитарную направленность и характер, выявился

демократический потенциал режима.

Рассматривая субъективную сторону политического процесса в России

(динамичную особенность которой мы раскрыли чуть выше) необходимо отметить,

что на роль элиты-модернизатора выдвинулись представители прежней

номенклатуры. Новая конфигурация власти - это в значительной степени не что

иное, как вновь вышедшие на поверхность клановые структуры, сформированные

при коммунизме, и лишь несколько обновлённые за счёт представителей иных

групп. Л. Шевцова рассматривает процесс трансформации элит в 1991-1993гг.

как “номенклатурную либерализацию” (74). Анализируя роль прежней

номенклатуры в политическом процессе, она подчеркивает её важную

реформаторскую роль, но после 1993г., по мнению исследователя, обновлённая

элита из реформаторской становится консервативной и препятствует

формированию механизма ротации и смены власти (75).

Ещё одним серьёзным недостатком российской правящей элиты, по мнению

многих политологов, является то, что она так и не сумела установить новые

правила игры и принять их для себя как обязательное для следования, а также

как единственный способ своего существования. Слабость, фрагментация

российской элиты вынуждают её быть гибкой, использовать компромиссы. В ходе

процесса демократических преобразований “ второй эшелон прежнего правящего

класса получил власть, но при этом растерял прежние рычаги контроля за

обществом ”(76). Поэтому для нынешней правящей элиты проблематично

сохранить за собой властные позиции, не прибегая к тем или иным

демократическим процедурам, не пытаясь вести себя более или менее

цивилизовано.

Рассматривая основные выразительные составляющие демократии (правовое

государство и гражданское общество) как средство и качество “ общения ” и

взаимодействия государства и народа, в русле российского политического

процесса, следует заметить, что наряду с их формальным провозглашением и

закреплением они еще не обрели формы и механизмы, содержание которых

позволяет им адекватно функционировать в посткоммунистическом пространстве.

Точнее, пока еще не сложились достаточные для подобного наполнения условия.

В последнее время уже много было сказано о современном российском

режиме как об “алигархической системе плюрализма кланово-корпоративных

групп и интересов и его отрыве от реальных общественных потребностей и от

самого общества”(77). К этому хотелось бы добавить то, что в отличие от

недавнего прошлого, эти кланы все более активно проявляют себя и

непосредственно “ входят ” в российскую политику, не просто делегируя своим

уполномоченным избранникам представительство своих интересов, но самолично

становясь крупнейшими и влиятельными политическими акторами.

Еще одной важной особенностью российского политического процесса

является его закулисный, скрытый характер. Несмотря на, казалось бы,

внешнюю открытость, реально, этот политический процесс, переместился

сегодня в ”тень”, протекает внутри не видимых на поверхности теневых

структур власти. Сегодня складывается ситуация, когда демократические по

внешней форме процессы оказываются фасадом, за которым идет борьба и торг

между реальными политическими игроками, которые и определяют ход

политического процесса. Возникший в посткоммунистической России симбиоз

собственности и власти вообще ставит вопрос о степени самостоятельности

публичной политики как сферы общественной жизнедеятельности. В этой связи

А. Мельвиль отмечает: ” У нас происходит невиданная в предшествующем опыте

поставторитарных переходов персонализация политики – в смысле ее почти

полного подчинения не общественно-значимым, а личным экономическим целям и

мотивам ” (78).

Таким образом, в этом параграфе мы попытались рассмотреть политический

процесс в России с 1991-1996гг., сквозь призму становления политической

системы. В этой связи, нам кажется очевидным, что процессуальную форму

многочисленным изменениям, возникающим в ходе сформирования демократической

политической системы в России, задают её элементы (политические партии,

профсоюзы, элиты, общество и т. д.), находящиеся в постоянном

взаимодействии друг с другом. И от того, в каких ритме, форме, содержании,

будет осуществляться это взаимодействие, на наш взгляд, будет зависеть

характер и направление политического процесса в России в дальнейшем.

2.3. Некоторые особенности модернизации в России.

Обобщая длительный опыт реформационных преобразований в России, можно

сказать, что многочисленные попытки модернизации, неоднократно

предпринимавшиеся в нашем государстве (опыт модернизации в России

составляет около 300 лет), приобрели характер (сформировавшийся в течение

еще более продолжительного периода) долговременной исторической тенденции с

типичными для нее специфическими импульсами и логикой саморазвития,

преломляющими и преобразующими “классические” варианты развития на свой

лад (очень часто воспринимая не только лучшее из возможного и,

соответственно, воспроизводя на “выходе”, не совсем желаемое, но и

трансформируясь почти в непредсказуемое).

Парадоксы российского развития состоят в том, что после резких скачков

и, казалось бы, необратимых преобразований очень многое в России вновь

возвращается “на круги своя”, при чем возвращается не только то, что

действительно необходимо для сохранения ее своеобразия и самобытности, но и

то, что является далеко не самым лучшим в характере народа и правящей

элиты, что тормозит ее культурное и социальное развитие – “апатия и

приниженность значительной массы населения, бесправие рядового человека

перед начальством, несоблюдение законов и властями и гражданами,

неограниченное самодурство и насилие власти и т.п.”(79).

В этой связи, нам представляется необходимым рассмотреть основные

черты и особенности (традиционные и современные), характеризующие общую

тенденцию, во многом предопределявшие исход и характер модернизационных

преобразований в России в прошлом и, что для нас представляет

непосредственный интерес, - предопределяющих их на современном этапе.

Одной из особенностей российской модернизации, очень часто выделяемой

исследователями, является ее особенная временная растянутость и

незавершенность. Довольно интересный вариант решения парадокса

общественного развития России открывает гипотетическая концепция о

волнообразном характере политических преобразований в России через циклы

реформ – контрреформ. В этой связи, для того чтобы достаточно хорошо понять

общие черты основных тенденций российских реформационных преобразований,

исследователи считают необходимым и целесообразным более глубоко

рассмотреть “генезис и некоторые особенности волновых циклов политической

модернизации в России”(80). Загадка необычайной длительности модернизации

российского общества, по их мнению, заключается в том, что этот процесс

идет путем “зигзагов и многократной смены направления развития, которые

неизбежны в ходе чередующихся реформ и контрреформ”(81).

Рассматривая современный посткоммунистический этап развития России В.

Пантин и В.Лапкин отводят ему очень важную роль в судьбе российской

модернизации: “… в России колебания приобрели настолько большую амплитуду,

что угрожают разрушить системную целостность общества и государства”(82).

Исследователи предполагают, что переживаемый Россией современный цикл

реформ – контрреформ может оказаться последним, поскольку человеческие и

природные ресурсы для современного (очень расточительного) способа

политического и экономического развития во многом уже исчерпаны. Но

результаты длительного процесса модернизации в России могут, по мнению В.

Пантина и В.Лапкина, оказаться принципиально отличными от аналогичных для

западной цивилизации(83).

Рассматривая особенность длительного характера модернизационных

процессов в России, их незавершенность (для сравнения можно привести пример

Китая, которому для осуществления подобных процессов потребовалось в два

раза меньше времени, чем на это ушло уже у России) через волнообразную

смену реформ и контрреформ, другой российский политолог – Г. Купряшин,

подчеркивает амбивалентный характер (одновременно модернизаторский и

антимодернизаторский) современного политического развития России. Первая

тенденция, по мнению автора, находит свое проявление “в расширении

включения в политическую жизнь социальных групп и индивидов, в ослаблении

традиционной политической элиты и упадке ее легитимности”. Вторая,

выражается в специфической форме осуществления модернизации: “авторитарные

методы деятельности и менталитет политической элиты, позволяет только

односторонние – сверху вниз – движение команд при закрытом характере

принятия решений”(84). Действительно, провозглашенные и формально

функционирующие сегодня в России демократические процедуры и институты не

дают нам достаточных оснований называть их подлинно демократическими.

Поскольку внутренние условия и особенности предшествующего развития,

настолько сильно влияют и, соответственно определяют режим и природу

механизмов, запускающих эти необходимые для демократии элементы в действие,

что сразу становиться понятным недостаточность простой “последовательности

действий политических игроков для созидания, «творения» демократии”(85).

При рассмотрении процесса посткоммунистических преобразований нельзя,

поэтому забывать и о составе правящей элиты и о привычном для президента Б.

Ельцина (в руках которого сконцентрированы сегодня значительные ресурсы

власти) авторитарном характере осуществления своих властных полномочий, не

редко “игнорирующие” “классические” демократические механизмы. “Именем

демократии Ельцин издавал указы (например о конфискации собственности КПСС

без санкции закона) и игнорировал пожелания выборных органов”(86). Новая

российская власть фактически свернула на совершенно традиционный для России

путь реформирования – волевым порядком и по вертикали сверху вниз. Следует

признать, что в большинстве попыток удачных демократических преобразований

инициатива действительно приходит сверху. Однако, принципиальное отличие

заключается в том, что в этих случаях “импульс сверху выступает лишь в

качестве первичного катализатора глубинных процессов, впоследствии

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8