Тоталитаризм и авторитаризм (Политико-правовой анализ)

буржуазии, как "социально-чуждых".

Очень точно описал атмосферу государственного террора С. Цвейг:

"Систематически совершенствуемый, деспотически осуществляемый

государственный террор парализует волю отдельного человека [ночное ожидание

- а за кем пришли? а не за мной?-и никакой попытки к сопротивлению. ] ,

ослабляет и подтачивает всякую общность. Он въедается в души, как

изнурительная болезнь, и ... вскоре всеобщая трусость становится ему

помощником и прибежищем, потому что, если каждый чувствует себя

подозреваемым, он начинает подозревать другого, а боязливые из-за страха

еще и торопливо опережают приказы и запреты своего тирана. "[18]. А

боязливым может стать практически любой - наказание за недонесение

закреплено законодательно. Экономическая автаркия, государственное

планирование и принудительный труд в тоталитарном государстве.

Пятый признак - экономическая автаркия при жесткой регламентации

экономики и существенной доле внеэкономических форм принуждения.

Появление тоталитарных тенденций в общественном развитии было

обусловлено выходом ряда стран из патриархального, феодального состояния и

включением их в новую систему государств с развитой экономикой. При этом

развивающиеся государства вступали в конфликт с уже развитыми, занимая

подчиненное положение, подобное положению полуколоний. Отсюда стремление к

экономической автаркии как залога независимоcти.

С точки зрения внутреннего развития тоталитарному режиму также

требовалась жестко регламентированная, замкнутая на государство

экономическая структура. Более того, стоящей у руководства группировке была

необходима такая экономическая структура, которая не просто замыкалась на

государство, но в значительной степени зависела от воли лидеров.

Коммунистические вожди , искренне убежденные в своем знании

экономических законов, считали, что могут с научной точностью управлять

производством.

В Германии автократическая форма власти, наводящая "железной рукой"

"новый порядок" в стране, была для монополий предпочтительнее сложного

механизма демократического государства.

И в Германии, и в СССР не терпящая никакой оппозиционной организации

тоталитарная политическая структура, которая практически свела на нет роль

профсоюзов(или они служили орудием пропаганды), позволяла эксплуатировать

труд самыми изощренными способами.

Жесткая централизация и террор позволяли в Германии тесно связанным с

режимом монополиям извлекать максимальные прибыли при минимальных

издержках. А монополии благодаря финансовой помощи создавали для

руководства фашистского режима экономическую базу.

Тоталитарным характером собственности, как и слишком значительной

ролью, которую в экономике играла идеология, можно объяснить особую

ситуацию с производителями при коммунизме. Свобода труда в Советском Союзе

была ограничена сразу после революции, а полностью с ней было покончено в

1940 году.

Постоянно использовались трудовые лагеря, где в полной мере был

использован голод как важнейший стимул к труду. Границ между лагерями и

фабричным трудом практически не было.

Трудовые лагеря и разного рода "добровольные" трудовые акции, например

субботники , обязательные сверхурочные, являлись тяжелейшей, крайней формой

несвободного труда. Они могли иметь временный характер, сам же несвободный

труд - явление при коммунизме постоянное, в зависимости от потребностей

момента более или менее ярко выраженное.

Работник был поставлен в такое положение, что свой товар - рабочую силу

он должен был продавать на не зависящих от него условиях без возможности

найти другого, лучшего работодателя.

Партийная бюрократия, монопольно владея природными ресурсами,

осуществляя политическую диктатуру, обрела право диктовать на каких и в

каких условиях люди будут трудиться.

При такой системе невозможны свободные профсоюзы, а забастовки-явление

исключительное.

Отсутствие забастовок коммунисты объясняли тем, что рабочий класс якобы

находится у власти и опосредованно - через "свое" государство и "авангард"

– КПСС – является собственником средств производства:таким образом,

забастовки были бы направлены против него самого.

Настоящая причина в том, что партбюрократия располагала всеми ресурсами

(и аппаратом подавления в том числе) и, главное, рабочей силой: любая

эффективная акция против нее, если она не носит всеобщего характера, была

трудноосуществима.

Забастовки - проблема скорее политическая , нежели экономическая. А в

Советском Союзе проблем нет: именно для того чтобы скрыть их, произошел

расстрел мирной демонстрации в Новочеркасске в 1962 году. Об этом не узнали

бы, если б не А.И.Солженицын, рассказавший всему миру об этом.[19]

Как только все материальные богатства были сосредоточены в одних руках,

возникла необходимость планирования. Центр тяжести планирования в любой

коммунистической системе был на отраслях, имеющих решающее значение для

политической стабильности режима. Ими были тяжелая и военная

промышленность; им было подчинено все. Как следствие, возникала неизбежная

несбалансированность и различные перекосы.

Идеологические и политические мотивы в большей степени, чем интересы

национальной экономики как единого целого, являлись движущей силой

коммунистического планирования.

Именно эти мотивы являлись доминирующими каждый раз, когда режим должен

был выбирать между экономическим прогрессом, уровнем жизни народа и своими

политическими интересами.

Система права в тоталитаризме.

Ярким примером извращенной правовой системы тоталитаризма является

фашистская правовая система 19 века.

Функционеры аппарата фашистской партии и правосудия занимали позицию,

характеризующуюся следующим: отрицанием либерального политико-правового

порядка б) признанием концепции расово очищенной нации упрощением ее

правопорядка; в) признанием политической гегемонии фашистской партии; г)

экспонированием роли «вождя». Из политической концепции единства в немецкой

нации, выраженной в триединой формуле - «государство, движение и нация»,

были выведены основные понятия права, принцип «вождизма» и принцип

равенства.

Буржуазное гражданское право должно было бы заменено «народным

кодексом». По концепции Г. Франка, в нем нужно было отказаться от наследия

римского права и наслоений других правовых систем и выводить его истоки из

германского права. В нем предполагалось определить понятие «семьи»,

«свободы заключения соглашений», «права собственности», «брака», «права

наследования» и т. д. Согласно Гедеманну, кодекс должен касаться всех

«принадлежащих к великогерманскому рейху» в духе нюрнбергских законов 1935

г., но не распространялся на лиц «чуждой крови» и иностранцев Проект

кодекса предполагал неравенство перед законом санкционированное ранее

«арийскими» статьями нюрнбергских законов. Приговором уголовного суда

гражданин мог быть лишен своего правового статуса, если оказался

«недостойным принимать полное участие в правовой жизни», иначе говоря, он

низводился до положения врага. «Народный кодекс» не был оглашен до конца

существования третьего рейха, однако множество предложений, поступивших в

ходе редакционной работы свидетельствует о направлении, по которому

следовало фашистское законодательство, и показывает, как оно должно было

отойти от буржуазной правовой системы, являющейся наследием французской и

английской революций. Фашистские концепции личного права нашли полное

отражение в так называемом нюрнбергском законодательстве третьего рейха

(значительно меньше — в законодательстве фашистской Италии), далее — в

законе о гражданстве рейха, а также в законе об охране немецкой крови (15

сентября 1935 г.). Закон о гражданстве делил граждан на две категории,

причем гражданами sensu stricto были лица «немецкой крови или родственной

ей», которые своим поведением доказывают, что «сознательно будут служить

нации и рейху». Законодательство о защите немецкой крови подтвердило основы

политики дискриминации расово чуждых элементов. Правовая норма и

сопутствующее ей принуждение привели к полному отстранению от нормальной

жизни еврейского населения. Подобные дискриминационные нормы были введены

по отношению к польскому населению (25 сентября 1941 г.). Нюрнбергские

законы создавали фундамент права о браке. Некоторые его предпосылки нашли

свое отражение в законе о стерилизации (14 июля 1933 г.) и в судебной

практике, а также в законодательных нормах об охране потомства немецкой

нации (18 октября 1936 г.). Право о браке (6 июля 1938 г.), по официальному

обоснованию, «было первым шагом на пути создания единого великогерманского

права о браке и семье». В нем содержалось утверждение, что брачное право

перестает бьпь контрактом, что оно является правовым устройством, созданным

для поддержания биологической непрерывности немецкой нации. Понятия крови и

расы легли в основу ограничений при вступлении в брак, причем

постановления параграфа 4 закона ссылались на нюрнбергский закон. Чистота

расы была условием, вступления в брак. Несколько последующих нормативных

актов исключали и даже предусматривали наказание за вступление в брак лиц

«немецкой крови» или родственной ей с лицами «чуждой крови". Такие

постановления касались не только евреев, но и всех национальностей,

признанных принадлежащими к низшей расе, прежде всего славян (во время

войны). Наследственное право (31 августа 1938 г.) содержало концепцию

«здорового национального чувства». Его предписания считали недействительным

изъявление последней воли, если при этом нарушались интересы семьи и

национального единства, понятые в духе «здорового национального чувства».

Случаи нарушения «здорового национального чувства» были подробно

перечислены в обосновании закона и в интерпретационном распоряжении

министра юстиции. Ни в каком случае наследство не могло переходить от

«арийцев» к евреям. Предписания закона о наследовании согласно гитлеровской

политике явно ограничивали, право распоряжаться собственным имуществом.

Примечательно, что в особых распоряжениях административных властей вопросы

наследования у евреев регулировались таким образом, что все имущество

евреев после их смерти поступало в государственную казну. Во время войны на

"территориях, присоединенных к рейху" польское население, не принявшее

«немецкой национальной карты», лишалось имущества и по отношению к нему

постановления наследственного права были беспредметны.

Представляется, что из концепции личного права вытекали некоторые

аналогии для формирования фашисткого права наций (международного права),

также законов касающихся национальных меньшинств. Правовая доктрина

третьего рейха приняла новый термин — «право о национальных группах»

(Vоlksgruppen гесht), отказавшись от традиционного понятия «меньшинство».

Гитлеровской политике агрессии должно было служить положение о

«международно-правовом упорядочении большого пространства при одновременном

невмешательстве других держав». Утверждалось, что международное право как

право наций (ius gentium) является «конкретным порядком», персонально

установленным принадлежностью к нации и государству. Одновременно каждый

порядок оседлых народов, сосуществующих и уважающих, друг друга, составляет

также территориально конкретный порядок пространства».[20]

Правовая доктрина гитлеровской Германии выдвигала тезис, исключавший

ассимиляцию, денационализацию немецких национальных групп, проживающих в

других странах. В соответствии с принятым принципом приоритета политики над

правом это положение подкреплялось заявлением Гитлера, сделанным 20 февраля

1938 г. в парламенте, и нацистской «национальной идеей», из торой вытекало

якобы «немецкое право опеки над немецкими национальными группами иной

государственной принадлежности». Эта политическая концепция была возведена

в ранг нового международно-правового принципа, исключающего возможость

ассимиляции инонациональных групп. Из этого следовала претензия

распространить опеку на немецкие «национальные группы», проживающие в

Семиградье, на Волге, в Балтийских странах и т. д. Этим также правовая

доктрина оправдывала гитлеровскую агрессию против Чехословакии и Польши. В

связи с политическими решениями об «упорядочении пространства» уже в 1939

г. Германская академия права отказалась от намерения кодифицировать «право

о национальных группах».

Фашистская теория государства и права выдвинула на первое место расизм,

и им вскоре было пропитано все законодательство третьего рейха. При

соблюдении видимости законности монополистический капитал отнимал при

помощи ряда нормативных актов имущество у целых групп населения,

признанных объективными врагами, в первую очередь у евреев. В годы второй

мировой войны крупные монополии в своей практике «ариизации» уже полностью

отказались от создания видимости законности (в частности, по отношению к

полякам). Дискриминационные акты «ариизации» до 1939 г. имели целью

установить контроль государства над имуществом евреев, изъять у них

средства производства, хотя «отчуждение» не употреблялось. Этой цели

служили экономические сделки, при которых использовалось положение евреев,

ограничения в торговле и правах, опирающиеся на административные

распоряжения, а также акты о ликвидации имущественного состояния

"неарийцев". Варварское распоряжение от 12 ноября 1938 г., налагавшее на

все еврейское население в Германии контрибуцию размером в 1 млрд. марок,

положило начало волне дискриминационных актов. Затем "неарийцам" было

запрещенo заниматься розничной торговлей, занимать руководящие должности,

покупать недвижимое имущество, иметь дело с обращением драгоценностей и т.

д. "Ариизационное» законодательство было введено на территории Австрии и

Чехии немедленно после нападения и захвата этих земель. На территории

Польши секретное распоряжение Гитлера от 7 октября 1939 г. положило начало

акции экспроприации поляков.

"Ариизация" должна была начаться во имя «немецкого национального

единства», с целью устранения объективного врага. Фактически, однако,

процесс «ариизации» происходил в интересах крупного частного и

государственно-монополистического капитала. «Благо нации», во имя которого

проводилась «ариизация», фактически было благом верхушки фашистских

главарей, ибо промышленно-финансовая олигархия в фашистских государствах

срасталась с руководящей верхушкой фашистской партии.

Особая роль в фашистском праве принадлежала уголовному праву. Исходя из

расистских установок, уголовное право безусловно должно было применяться и

в таких вопросах, которые раньше относились только к сфере морали. Для

определения роли уголовного права существенным было признание:

существования «национальной общности», якобы связанной узами крови и расы,

а также субъективным чувством принадлежности к этой общности принципа

вождизма и тем самым указаний «вождя», которые таким образом становились

нормой поведения. Законодатель исходил из того, что на члена «национальной

общности» следует налагать обязанности, а права последнего недействительны.

Основной обязанностью считалось повиновение, а уголовное право должно было

oсуществлять функцию регулятора общественной морали. С первых месяцев после

прихода к власти фашистов, расширялись общие принципы уголовной

ответственности и так называемые судейские меры наказания, ужесточались

принципы специальных превентивных мер и увеличивалось количество

фактических состояний, ведущих к небывалой пенализации жизни.

Началом в системе фашистской репрессивно-превентивной политики было

распоряжение о защите нации и рейха 28 февраля 1933 г. (так называемый Lex

van Lubbe), вводившее смертную казнь за преступления, которые в момент их

совершения карались меньшей мерой наказания. Следующие законодательные акты

от 20 декабря 1934 г. должны были обеспечить особую защиту государственных

учреждений и фашистской партии. Новелла к уголовному кодексу от 28 июня

1935 г. допустила возможность уголовного преследования за деяния

предусмотренные нормативными актами, т. е. применение аналогии. Аналогия

преступности деяния выходила за рамки правовой системы, обращаясь «к

здоровому национальному чувству». Судья должен был установить, было ли в

составе преступления нарушение основ политической доктрины фашистов.

Новеллизация нескольких фактических положений кодекса свидетельствует о

непосредственном вмешательстве «вождя» в правосудие. На это указывают

предписания об охране немецкой крови и чести (15 сентября 1935) а также

законы о борьбе с экономическим саботажем и т. д.

В ходе подготовительных работ к изданию нового уголовного кодекса были

сформулированы положения, которые легли в основу «уголовного права военного

времени». Еще до войны строгость уголовного законодательства не оставляла

сомнений, что дело идет к применению таких средств, которые полностью

устранят преступность. Уже проекты «уголовного права военного времени» были

направлены на создание системы эффективной защиты "внутреннего фронта" —

системы, охраняющей «единство национальной общности». Усиление уголовных

санкции, расширение перечня деяний, за которые угрожало уголовное

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8