Правовой нигилизм

русской общественной мысли на западников и славянофилов (антизаконников) -

её constanta. И в последующем плоть до наших дней на идеологической арене

постоянно присутствовали различные варианты, предлагавшие стране особые,

“самобытные” пути развития и при этом (что особенно важно для нынешнего

исследования) при “распределении ролей” в общественной и государственной

жизни, макеты и планы которых предлагались, право почти всегда оказывалось

“на задворках” (в самых лучших случаях праву отводилась второстепенная

роль).

Если же обратиться к левому крылу общественной мысли, представителем

которого является, например, такой выдающийся мыслитель прошлого века как

А.И. Герцен, то можно увидеть, что в нашей литературе эти учения

характеризовались как демократические и передовые (см., например, “Историю

политических и правовых учений”, М.83г., стр.357), но было ли этих

взглядах правовое начало? Вообще, понятие “ политико-правовое учение”

неточно тем, что возводит в ранг правовых и такие учения, в которых право

или отсутствует, или предстаёт в качестве придатка, подчас достаточно

жалкого, к взглядам на государство, политику, власть. Рассматривать мысль

как придаток политической, как справедливо отмечал в своей работе главный

научный сотрудник Института государства и права РАИ, доктор юридических

наук, профессор В.А. Туманов, - “примерно то же самое, что видеть в праве

лишь инструмент государства и политики”.*

Отдавая должное борьбе А.И. Герцена с самодержавно-

крепостническими устоями, его критике российской отсталой

государственности, административного произвола и т.п., нельзя же видеть,

что осуждение существующего порядка отнюдь не сопровождалось у него должной

оценкой созидательной роли и

*- Государство и право № 8/1993г. стр 53 “Правовой нигилизм в историко-

идеологическом ракурсе ” Туманов В.А.

потенциала права. Ведь именно А.И. Герцену принадлежит высказывание:

”Русский, какого бы звания он ни был, обходит и нарушает закон всюду, где

это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает

правительство”.*

Тем не менее взгляды Герцена отнюдь не отмечены юридико-

мировоззренческими установками о роли права и закона. Скорее наоборот.

Само собой, я не собираюсь обвинять революционных демократов в

юридическом нигилизме. Вместе с тем развитию правосознания общества в плане

повышения престижа и закона их “политико-правовые учения” не очень-то

способствовали, особенно с учётом революционных призывов “к топору”.

Напрасно это обстоятельство замалчивается в современной литературе (хотя

раньше оно освещалось ещё более скудно).

Хотя в программных документах народнических организацией

(“Земля и Воля”, “Народная воля”), так же как и позднее в программах социал-

революционеров и социал-демократов, содержался ряд демократических

требований, тем не менее можно утверждать, что в целом идеология и практика

народничества (так же как идеология и практика социал-революционеров и

социал-демократов) невысоко оценивали право. Всё, что было связано с правом

интересовало их в той мере, в какой это способствовало или, наоборот,

мешало революционным установкам. С этой точки зрения чрезвычайно любопытен

следующий исторический факт - во время дискуссии один из читателей П.Л.

Лаврова обратился к нему с таким поистине провидческим вопросом: « Вы,

вероятно, согласитесь, что поднять народ для резки, внушить измученному,

умирающему от голода крестьянину и рабочему необходимость правовой расплаты

ещё не значит сделать из него гражданина будущего свободного, идеального

общества”. В ответ П.Л. Лавров предостерёг вопрошавшего от приверженности к

конституционности, призывая его “бороться с конституционалистами, чтобы те,

которые только сочувствуют нам, а не прониклись ещё социалистическим

сознанием, не могли пристать к фальшивому, ненадёжному знамени

конституционализма”.** В своей работе о государстве П.Л. Лавров развивал

мысль о том, что “юридическая функция” государства ничего хорошего обществу

не принесла. А ещё раньше в “Исторических письмах”, выдвинув странную

альтернативу,

утверждал, что “замена честности законностью есть явление

*- Собрание сочинений Герцен А.И.; М. 1956г. том 7 стр 231

**- “Ответ русскому конституционалисту” Лавров Л.Л.; М. 1935г. том 4 стр

167,170

антипрогрессивное”.* Это достаточно близко по смыслу к известной формуле:

”Жить надо не по закону, а по совести”.

Несомненно, что антиправовой была позиция экстремистского крыла

народничества, а тем более анархистских и близких им течений. Если

согласиться с мнением И.А. Бердяева, который характеризовал русское

сознание, как сознание крайностей, одной из которых является дух анархизма,

то не следует недооценивать влияние этих течений. В отношении права, как

государства они бескомпромиссны. В “Программе международного

социалистического альянса” М.А. Бакунин требовал немедленной отмены “всего

того, что на юридическом языке называлось правом, и применение этого

права”. Он же утверждал, что для торжества свободы надо отбросить

“политическое законодательство”. В отрицании конституции теоретик анархизма

как бы солидаризировался со славянофилами и их последователями. И уже

совсем по-аксаковски звучит бакунинское изречение в его книге

“Государственность и анархия”: “Немцы ищут жизни и свободы своей в

государственности и государстве; для славян же государство есть гроб”. Один

из исследователей бакунинского наследия посчитал в критике права

положительным то, что она “способствовала изживанию в среде рабочих и

революционной молодёжи иллюзий, связанных с надеждой достичь

социалистического благоденствия исключительно с помощью выборов в парламент

и надлежащих законов”** (видимо на его исследование наложило свой отпечаток

время - работа была написана в раннеперестроечный период).

“Способствование изживанию” и без того не столь великих

правовых и конституционных иллюзий, чем усиленно занимались и правые и

левые ничего хорошего в России не принесло.

Толстовство.

В 1910 году в Москве с небольшим интервалом хоронили двух

известных всей России людей, и оба раза похороны вылились в массовую

политическую демонстрацию. Один из них - лидер кадетской партии,

председатель Государственной Думы проф. С.А. Муромцев, другой - великий

русский писатель Л.Н. Толстой. Очевидно, эта близость во времени и породило

сопоставление, сделанное другим деятелем партии кадетов Н. Гредескулом в

статье,

*- “Ответ русскому конституционалисту” Лавров П.Л.; М.1935г. том 4 стр 235

**- “Бакунин” Графский В.Г. ;М. 1985г. ; стр 87

посвящённой памяти Муромцева. Оно звучало так: ”И как общественный деятель,

и как учёный Муромцев видел в праве величайшую общественную ценность.... он

любил право как священник любит свою службу или как художник любит своё

искусство... В этом отношении он был полной противоположностью, например,

Л.Н. Толстому, который ненавидел и презирал право”.*

Как ни резко звучат последние слова - они справедливы. Если

прочитать основные произведения писателя именно под углом отношения Л.

Толстого к юриспруденции, систематизировать все высказывания его о праве,

правосудии, юридических профессиях и науке, то получиться неплохое

обвинительное заключение. Центральным обвинением правосудия стало

произведение “Воскресение”, где, во-первых, происходит грубейшая судебная

ошибка по вине присяжных заседателей (престиж которых был несомненно также

подорван этим романом), а, во-вторых, сами “вершители правосудия” показаны

в весьма не приглядном виде - это люди, которых абсолютно не волнует судьба

подсудимой и которые даже во время судебного заседания целиком поглощены

своими проблемами.

На склоне лет Л.Н. Толстой в “Письме студенту о праве” высказался

предельно кратко, назвав право “гадким обманом”.** Закон и совесть для

писателя - понятия альтернативные и даже полярные; жить нужно не по закону,

а по совести.

Многие последователи справедливо отмечали, что антиюризм Толстого

сложился на благородной почве осуждения российских порядков, особенно это

касалось беззащитности простого человека перед беспристрастным лицом закона

и всемогущей юстиции. Однако не правы те, кто считает, что Толстой нападал

только на отечественные законы, - писатель не щадил и более развитые в

демократическом плане правовые системы. В1904году, отвечая американской

газете, Л.Н. Толстой утверждал, что усилия западных стран, результатом

которых стала конституция и декларация прав и свобод. Были напрасными и

абсолютно не нужными, это был неправильный и ложный путь. Досталось и

юридической науке, которую писатель квалифицировал (всё в том же “Письме к

студенту”) как ещё более лживую, чем политическая экономия.

По мнению известного юриста и политического деятеля В.А.

Маклакова, известного своими трудами по истории русской общественной мысли,

“ни на какую другую деятельность, кроме

*- “Сборник статей” Муромцев С.А. ; М. 1911г. ; стр318 –319

**- Полное собрание сочинений Толстой Л.. том 38 стр 281

разве военной, Толстой не нападал так настойчиво и постоянно, как на

судебную”.* Впрочем, необходимо отменить, что в этих нападках Толстой не

был одинок. В русской литературе подобное отношение к суду (а во многом и к

праву и к закону) получили широкое распространение. В самом деле, если

взять, например, творчество Ф.М. Достоевского, то мы увидим без труда то же

самое неуважительное (если не сказать презрительное) отношение к закону,

что и у Толстого, т.е. тот же самый правовой нигилизм. Родион Раскольников

(“Преступление и наказание”) - убийца, но у читателя (вслед за самим

Достоевским) возникает к нему невольное сочувствие, он (читатель)

симпатизирует Раскольникову намного больше, чем, скажем, следователю

Порфирию с его казуистикой и “душевыматыванием”, хотя, казалось бы,

следователь выполняет нужную функцию, - пытается изловить и изобличить

преступника, чтобы подвергнуть его справедливому наказанию.

Во втором наиболее известном произведении Достоевского - о

“братьях Карамазовых” происходит чудовищная ошибка, из-за которой ломаются

судьбы и несправедливо обвинённого, и близких ему людей. Известный писатель

М. Алданов. Анализируя подобные взгляды писал: “В русской литературе есть

немало симпатичных убийц, но нет ни одного симпатичного адвоката... Она не

любит суд вообще и в его изображении шло “по линии наименьшего

сопротивления”.

“Вехи”.

Несомненно, что представители русской религиозной философии

Н.Н. Бердяев, С. Н. Булгаков и др., объединившиеся в авторский коллектив

получившего широкую известность сборника “вехи”, обладали высокой правовой

культурой. И, тем не менее, общая позиция мировоззрения авторов “Вех”

отмечена глубокой печатью антиюридизма.

В предисловии к сборнику эта позиция сформулирована так: “

Признание теоретического и практического первенства духовной жизни над

внешними формами общежития в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть

единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не

самодовлеющие начало

*- Советское государство и право №9/1978г. ; “Толстой о праве и

юридической науке” Смолярчук

политического порядка, является единственным прочным базисом для всякого

общественного строительства”*.

Поскольку право есть “внешняя форма общежития”, “начало

политического порядка”, то сколько-нибудь существенного интереса для

представителей религиозной философии оно не имеет и вольно или невольно

изгнано из числа ценностей духовной жизни, призванных обеспечить успех

общественного строительства. Оно не удостоено чести быть в одном ряду с

христианскими идеалами, православной соборностью, нравственным началом и

т.д.

Характерно, что даже Б.А. Кистяковский, единственный защитник

права в сборнике, делал существенные уступки своим философским коллегам.

Право, писал он, “ не может быть поставлено рядом с такими духовными

ценностями, как научная истина, нравственное совершенство, религиозная

святыня”**. Право для Кистяковского - это лишь внешняя свобода,

обусловленная общественной средой, а потому относительная. Она на порядок

ниже безотносительной внутренней свободы, т.е. свободы духовной. Но

Кистяковский хотя и признаёт, что эта внутренняя свобода зависела и от

права, он понимает опасность “кризиса самосознания” и недооценки социальной

роли права. Но в сборнике он одинок.

В.С. Соловьёв, яркий мыслитель и если не основатель, то

предтеча школы религиозных философов, в своем поиске универсального

мировоззрения помнил о праве, но отводил ему не очень значимую роль

“некоторого минимума нравственности”. Этого барьера правопонимания

представители школы преодолеть не смогли. По мнению же Бердяева, право

имеет значение в человеческом общении лишь как средство помешать проявлению

низменных свойств и пороков людей и гарантировать тем самым “минимум

человеческой свободы”. “Правовой строй, по его мнению -, это лишь

“узаконенное недоверие человека к человеку”.***

Право не обладает потенциалом для широких преобразований и

совершенствования общества. “Можно признавать неизбежность и относительную

иногда полезность конституционализмаи парламентаризма, но верить, что этими

путями можно создать современное общество, можно излечить от зла и

страданий уже невозможно... Вера в конституцию - жалкая вера. Вера должна

быть направлена на предметы более достойные, делать же себе кумира из

правового государства недостойно”.

*- “Вехи” М. 1991 стр 23

**- “Вехи” “В защиту права” Кистяковский Б.А. стр 109

***- “Философия неравенства ” Бердяев Н. М. 1990г. стр 90

Итак, праву отведено небольшое место в системе социальных

ценностей, в ряду средств общественного прогресса. Видный русский юрист

И.А. Покровский писал о позиции авторов “Вех”, что за призывом к

нравственному совершенству, в поисках абсолютного добра был оставлен без

внимания тот практический путь. По которому следует идти. “По этой же

причине мы свысока и с презрением относимся к праву. Мы целиком в высших

областях этики, в мире абсолютного и нам нет никакого дела до того в

высокой степени относительного и несовершенного порядка человеческого

общения, которым является право”*.

На страницах не менее известной книги “Из глубины. Сборник статей

о русской революции”, где примерно тот же круг авторов, что и “Вехах” была

сделана попытка осмыслить “то ни с чем не сравнимое морально-политическое

крушение, которое постигло наш народ и наше государство”. На страницах того

же сборника И.А. Бердяев резко обрушился на “толстовский анархизм”. Он

писал: “Толстой оказался выразителем антигосударственных, анархических

инстинктов русского народа. Он дал этим инстинктам морально-религиозную

санкцую”. Однако в том, что касается права, различия между Толстым и

Бердяевым не столь существенно. Ведь и Бердяев ставил нравственные и

христианские заповеди куда выше права.

Чтобы у читателя не сложилось слишком мрачное представление напомним ещё

раз о том, что в России в конце XIX-XX веков существовало сильное

либеральное течение, которое вело активную деятельность в защиту права,

конституционализма, правовой государственности. Юридическая наука

находилась на уровне высоких мировых стандартов, возросла роль юридических

профессий. Но в стране с огромным, исторически образовавшимся дефицитом

правосознания, низкой правовой культурой, активным антиюридизмом в духовной

этого оказалось мало.

Антиправовой морализм.

После этого “правового урока”, который получила наша страна в

ходе социалистического строительства, сегодня мало кто решится поставить

под сомнение высокую социальную ценность права и предсказать его отмирание.

Юридического нигилизма немало, но он осуждается. Идея правового государства

достаточно прочно вошла в сознание и определяет многие ориентации. Это не

*- “Из глубины. Сборник статей о русской революции” М. 1991г. стр223-22470

означает, что на идеологическом уровне (не говоря уже об обыденном

сознании) преодолены все те убеждения и стереотипы, которые мешают

достаточно полному пониманию права, его социального потенциала. В числе

таких предубеждений – одномерное представление о праве лишь как о средстве

наказания и разрешения конфликтов, отождествление права и закона и т.д.

Сюда же может быть отнесён и подход к праву, названный “антиюридическим

морализмом”. При этом подходе право предстаёт как второстепенное,

нижестоящее по отношению к “нравственным началам”. В сущности речь идёт о

продолжении и развитии “веховской” линии.

В известной брошюре А.И. Солженицына “Как нам обустроить

Россию?” имеется такой категорически сформулированный вывод: “Нравственное

начало должно стать выше, чем юридическое”*. Прийти к такому заключению

можно лишь отталкиваясь от, мягко говоря, не очень высоких представлений о

праве. Так оно и есть: “Право – это минимум нравственных требований к

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5