Униженные и оскорбленные в изгнании \Россия, начало века\

существованию самой Чехословацкой республики. Естественно, поэтому, что

чешские власти были в первую очередь обеспокоены отнюдь не положением

русских в Праге. Мюнхенские соглашения 1938 г. положили конец существованию

либеральной, демократической Чехословакии. Многие русские покинули страну

по собственной инициативе, оставшиеся учреждения были закрыты год спустя

после падения республики. Следует отметить, что чехословацко-советские

соглашения 1935 г., подписанные после признания Чехословакией СССР в 1934

г., не отразились ни на положении русских эмигрантов, ни на созданных ими

учреждениях. Правда, в известной мере они способствовали укоренению

скептического взгляда даже ключевых фигур чешской общественной жизни на

целесообразность продолжения деятельности этих учреждений"

Положение русской эмиграции в Королевстве СХС в течение всего периода

существенно не менялось. Правительство относилось к русским дружелюбно, а

отказ короля признать СССР вплоть до конца 30-х гг., т.е. почти до самой

войны, предотвращал попытки оказывать на них какое-либо давление.

Испытываемая страной потребность в специалистах для армии, административных

органов и государственных учреждений дала многим русским возможность найти

постоянную работу. Правда, в течение некоторого времени русские

подвергались дискриминации, не получая статуса постоянного сотрудника, а

работая на основании временных и гораздо хуже оплачиваемых трудовых

соглашений. Постепенно русские все более интегрировались в югославские

государственные структуры, хотя в большинстве случаев они занимали менее

оплачиваемые должности по сравнению с гражданами Югославии или испытывали

трудности с продвижением вверх по служебной лестнице. С Другой стороны, им

не чинили препятствий в организации ассоциаций и в общественной

деятельности. Естественная убыль, а также возросшие темпы натурализации и

ассимиляции привели к сокращению численности русских, занятых на

государственной службе. В остальном же ситуация оставалась стабильной, так

что во время второй мировой войны в составе антикоммунистических сил

генерала Михайловича сражались отряды, состоявшие из русских эмигрантов.

Когда Советская Армия и маршал Тито установили контроль над страной,

большинству русских Пришлось во второй раз стать беженцами.

Первоначальное гостеприимство Болгарии после установления

Дипломатических отношений с Советским Союзом сменилось настороженным

отношением к эмигрантам. Условия труда и жизни, особенно в больших городах,

резко ухудшились из-за охватившей Мир депрессии. Так как новые эмигранты не

прибывали, наоборот, многие уезжали из Болгарии в поисках лучшей жизни,

численность русской общины здесь постоянно сокращалась и накануне войны

составляла менее 15 000 человек. Насколько мне известно, болгары продолжали

оказывать поддержку эмигрантам и в период немецкой оккупации и в конце

войны.

Балтийские государства, вначале принявшие эмигрантов гостеприимно,

затем, особенно после прихода к власти авторитарных крайне

националистических режимов К. Ульманиса в Латвии и А.Сметоны в Литве,

начали чинить им препятствия, главным образом в том, что касалось

трудоустройства. Дискриминация национальных меньшинств и эмигрантов

особенно проявлялась при приеме на государственную службу и в отношении лиц

свободных профессий. Эта тенденция негативно сказалась на материальном

положении и даже на самом существовании учебных заведений, основанных

эмигрантами и представителями национальных меньшинств. В то же время

потребность в высококвалифицированных кадрах ученых вынуждала Литву

обращаться за помощью к представителям русской эмиграции. Каунасский

университет предоставил И.И.Лаппо, А.С.Ященко и Л.П.Карсавину кафедры для

постоянной работы. Чтобы быть вполне откровенным, я должен отметить, что

ситуация в Балтийских государствах всегда осложнялась присутствием

многочисленного русского этнического меньшинства, главным образом

крестьянства, проживавшего в приграничных с СССР районах. Политика по

отношению к эмигрантам поэтому тесно переплеталась с политической линией в

отношении национальных меньшинств, так что рост шовинистических настроений

в 30-е гг. имел прямые последствия и для эмиграции. Нельзя, правда,

забывать и о том, что несмотря на общность языка, этнического происхождения

и религии, эмигранты были отделены от этого национального меньшинства

пропастью — ничуть не меньше той, что разделяла образованные классы и

крестьянство в Российской империи. Поэтому распространение на эмигрантов

законодательства, касавшегося национальных меньшинств, вряд ли сильно

возмущало русских, постоянно проживающих в этих странах.

Политика в отношении национальных меньшинств, зачастую противоречащая

международным договорам, сильно влияла и на положение эмигрантов в Румынии

и Польше. Не вдаваясь в под. робности, отметим, что проживавшие в Румынии

русские не стали полноценной частью Русского Зарубежья. Находившиеся там

эмигранты, в основном бывшие землевладельцы из Бессарабии, были

немногочисленны и не обладали большой культурой. Жесткое дискриминационное

законодательство, направленное против русского национального меньшинства в

Бессарабии, сыграло негативную роль и в развитии культурной жизни

большинства эмигрантов. В Польше правительственной поддержкой пользовались

лишь некоторые политические течения и издания, которые власти рассчиты

вали использовать в своей антисоветской политике. В любом случае,

однако, поляки в целом отнюдь не симпатизировали русским эмигрантам, хотя

владельцам, впрочем, были возвращены поместья, расположенные в восточной

Польше. Культурная жизнь варшавской эмиграции отличалась гораздо меньшим

динамизмом, чем того позволяли ожидать численность и характер русского

эмигрантского населения. Те русские ученые и специалисты, кому удавалось

найти работу, вынуждены были интегрироваться в польское общество. Впрочем,

издававшиеся в других странах эмигрантские издания пользовались спросом у

здешней читающей публики, а приезжие лекторы были частыми и желанными

гостями.

Как было показано выше, экономическое положение подавляющего

большинства обитателей России за рубежом было далеко не блестящим. Большая

часть эмигрантов кое-как сводила концы с концами, занимаясь тем, к чему они

не были подготовлены своей прежней жизнью. Гораздо страшнее бедности было

чувство беззащитности, чужака, зависящего от чьей-то милости. Угроза

безработицы нависала над ними, подобно дамоклову мечу. Жены эмигрантов

часто зарабатывали на жизнь, работая швеями или прислугой, устраиваясь на

поденную работу или занимаясь рукоделием дома. Две сестры в романе Джозефа

Кесселя зарабатывали на жизнь, составляя композиции из цветов; семья моих

знакомых почти полностью зависела от денег, получаемых от продажи вошедших

в моду в 30-е гг. кружевных воротничков для дамских блузок, которые плели

пожилая мать и ее замужняя дочь; активная участница Политического Красного

Креста (он оказывал помощь политзаключенным в СССР) занималась

изготовлением дамских сумочек. Ра

зумеется, эмигранты становились объектом бессовестной эксплуатации со

стороны работодателей, как соотечественников, так и местных. Правда, в

странах с разработанным социальным

. законодательством русские могли получать некоторые пособия, хотя и не

всегда в том же объеме, что и коренные жители данной Страны. Временами

жизнь русских осложнялась обстоятельствами политического характера. Так, на

крупных предприятиях, где рабочие симпатизировали революции и советской

власти, эмигранты часто становились изгоями. Рабочие-эмигранты имели

возможность защищать свои права через профсоюзы, но многие отказывались от

вступления в профсоюз или негодовали по поводу обязательного членства в

них. Это нежелание было обусловлено и их политическими взглядами, и всем

опытом прежней жизни в России, который ставил их в оппозицию к любой форме

профсоюзного движения. Более того, поскольку первичные профсоюзные

организации часто занимали откровенно прокоммунистические позиции или

выступали за проведение социалистических преобразований в обществе, они не

слишком охотно вступались за людей, raison d'etre которых состоял в

отрицании этих преобразований.

Как бы то ни было, основная угроза безопасности эмигрантов таилась не

столько в нестабильности экономической ситуации принявших их стран, которая

в начале 30-х гг. неуклонно ухудшалась, сколько в правовых ограничениях, с

которыми русские изгнанники (как, впрочем, и другие беженцы) сталкивались в

чужой стране. Эти ограничения все более ужесточались по мере ухудшения

социальной и экономической обстановки и нагнетания националистических

настроений и ксенофобии. Трудно сказать, являлась ли ксенофобия

последствием экономического спада или же сам этот спад явился плодом

недальновидной националистической политики. В любом случае, преодоление

административных барьеров давалось русским эмигрантам дорогой ценой, как в

психологическом, так и в материальном смысле.

Натурализация редко воспринималась как достойный выход из создавшегося

положения. Во-первых, ни в одной из стран Старого Света правительственная

политика и традиции не предполагали автоматической натурализации,

характерной для США и некоторых латиноамериканских государств. Во-вторых,

сами русские считали, что натурализация является предательством по

отношению к их русским корням и возложенной на них миссии являть собой

альтернативу Советскому Союзу. Они не предпринимали серьезных попыток

получить новое гражданство, по крайней мере до тех пор, пока в них жила

надежда на возвращение домой. Когда же натурализация становилась возможной

или даже необходимой, они вставали перед дилеммой морального характера:

некоторые склонны были воспринимать ее как чистую формальность, которая не

отражалась на их верности России и на их русском самосознании. Такое

отношение, однако, не устраивало власти, дававшие согласие на

натурализацию. Как уже отмечалось выше, raison d'etre эмиграции состоял в

ожидании возвращения на родину, а страх «денационализации», как они

называли ассимиляцию, являлся характерной чертой Русского Зарубежья.

Субъективно идея получения нового гражданства создавала новые сложности в

дополнение к тем объективным препятствиям, которые принявшие эмиграцию

страны чинили на пути натурализации.

В этой связи нет ничего удивительного в том, что для решения проблем

материального и правового порядка русские изгнанники, как было показано

выше, объединялись в ассоциации и общины, которые в свою очередь

становились ячейками России за рубежом. В основе всех усилий, прилагаемых

эмигрантами для сохранения своего единства, лежало чувство общности

происхождения, неприятие советской системы и ностальгическая мечта о

возвращении в Россию. В конечном счете это было ощущение единой судьбы,

которая свела их вместе вопреки всем общественным, экономическим и

профессиональным различиям в прошлой жизни. Как и во всякой диаспоре, самой

прочной связью было нежелание отказываться

от своего самосознания и надежда на возвращение к прошлому. Эта «тоска

по дому» стояла за всеми попытками наладить взаимопомощь как среди членов

какой-либо узкой группы, объединяемой до профессиональному, религиозному

или политическому признаку, так и в целом в масштабах всего Русского

Зарубежья. Именно благодаря этим усилиям эмигрантам удалось создать и

сохранить у расселившихся по всему свету людей чувство единства.

Группы ветеранов отмечали годовщины отдельных событий, собирая вместе

своих разбросанных по свету однополчан, чтобы укрепить в них преданность

общему прошлому и надежду на лучшее будущее, которое суждено их родине. В

основных центрах Русского Зарубежья на регулярные воскресные и праздничные

службы в храмах ветераны приходили в парадной форме со своими боевыми

энаменами. Школы, летние лагеря и отряды скаутов, создаваемые Для детей

эмигрантов, не только вносили свой вклад в интеллектуальное и физическое

развитие подрастающего поколения, но и укрепляли солидарность родителей.

Как будет показано в следующей тлаве, организация и проведение празднований

памятных дат объединяли изгнанников с несхожим прошлым, придерживавшихся

различных убеждений. Историко-культурное единство укреплялось и церковью,

особенно благодаря ее приверженности общему для всех эмигрантов языку и

традиционным ритуалам. Совместные молитвы были не только актом веры, но и

подтверждением преданности единой национальной и культурной традиции,

которая отделяла товарищей по несчастью от общества принявшей их страны.

Как всегда бывает с людьми, оказавшимися в чуждом окружении, личные

контакты и индивидуальные связи играли значительную роль как для сохранения

самосознания эмигрантов, так и просто для их выживания. В тех странах, где

русские не осели сплоченными в той или иной мере общинами и вели более

обособленяую жизнь, например в больших городах, личные контакты йомогали

найти работу, продать изготовленные товары, устроиться в учебные и

медицинские заведения, уладить проблемы, возникавttme с местными властями.

Случайно завязавшиеся знакомства Между эмигрантами могли неожиданно помочь

в минуту отчаяния или способствовать воссоединению семей. В ежедневных и

еженедельных газетах эмиграции, имевших широкое хождение, публиковались

колонки объявлений о поиске потерянных родственников или о желании

установить контакты иного рода. Личное знакомство во время эвакуации или в

первом месте проживания часто приводило к последующей дружбе и постоянному

общению. Подобные Контакты лежали в основе совместной хозяйственной

деятельности, Яусть не всегда вполне успешной, — аренде ферм, основании

небольших торговых, ремесленных, швейных предприятий и т.п. Клиентами этих

предприятий, как правило, становились другие беженцы, что опять-таки

иллюстрирует важность личных контактов

и чувства единства. Подобное поведение, типичное для эмигрантов,

зачастую усиливает их изоляцию, отнюдь не способствуя интеграции в новое

общество.

Корни чувства изолированности от окружающей среды у русских, в отличие

от других эмигрантов, скрывались в стойкой вере в возвращение,

возобновление жизни на родине, освобожденной от советского режима. Сами

европейские страны не облегчали или даже противились полной ассимиляции

эмигрантов. Это только усиливало страх последних перед денационализацией.

Даже дети эмигрантов сталкивались с трудностями при попытках

интегрироваться в общество, предоставившее убежище их родителям. Несмотря

на свободное владение языком и обучение в местных школах, они оставались

чужаками. Подобная ситуация была особенно характерна для Франции, Германии

и Маньчжурии, в меньшей степени, вероятно, для Югославии, Чехословакии и

приграничных государств. Вторая мировая война внесла радикальные коррективы

в это положение, особенно во Франции.

Воспоминания о том, что им пришлось пережить на родине и на пути в

изгнание, усиливало чувство изолированности у жителей Русского Зарубежья.

Даже если они хорошо говорили на местном языке, были знакомы с историей и

культурой той страны, где они жили, они по-прежнему оставались чужаками:

недавно приобретенные знания и навыки не стали еще частью их самих. Эту

сторону изоляции трудно проследить, однако она создает невидимый, иногда

даже не ощущаемый, но тем не менее постоянный и непреодолимый эмоциональный

барьер, препятствующий вступлению в тесный и приносящий истинное

удовлетворение контакт с чужим обществом. Конечно, экономическая ситуация и

правовой статус придавали вполне ощутимые очертания тем различиям, которые

отделяли изгнанников от всех остальных. С течением времени эти внешние

условия не исчезали, как это случалось в странах, принимавших массовые

потоки иммигрантов, — в США, Австралии или Канаде. Те эмигранты, которым

посчастливилось обзавестись собственными семьями или которые были членами

русских общин, не стремились к преодолению изоляции, поскольку в своем

замкнутом мирке они находили эмоциональное равновесие и материальную

поддержку.

Изоляция Русского Зарубежья углублялась в силу еще одного фактора.

Многие эмигранты, как упоминалось выше, потеряли свои семьи либо в России,

либо на пути в изгнание. Эти люди по-прежнему хранили верность своим родным

и друзьям. Они трудно заводили новые связи, особенно потому, что продолжали

надеяться на скорое возвращение домой. То обстоятельство, что лишь немногие

мужчины имели шанс найти спутниц жизни и создать семьи, усиливало их

одиночество. Эта обособленность была особенно сильной среди мужчин, которые

работали в провинции, жили в 6а

раках и общежитиях, подрывали свои силы непривычным физическим трудом

и не имели больших возможностей для установления контактов, не говоря уже о

более тесных связях, с местным населением. Они стремились поддерживать в

себе чувство общности, осиованное на единстве прошлого и судьбы, что само

по себе исклюадло серьезные попытки к интеграции.

Чувство солидарности и общности не исключало, однако, большого разброса

мнений между отдельными личностями и группами. Самый заметный и

драматически воспринимавшийся источник навряженности и конфликтов

заключался в политических разногласиях. Политический спектр эмиграции

повторял ситуацию доревоаюционной России, если, разумеется, не считать

отсутствия большевиков. Здесь присутствовали течения от крайне левых —

анархо-синдикалистов, левых и правых меньшевиков, левых и правых лееров и

либералов различного толка — до крайне правых, ультрареакционных

монархистов, а с 30-х гг. и профашистских группировок. Это политическое

деление, естественно, оказывало влияние на деятельность многих институтов.

Мы уже отмечали конфликт йежду представителями генерала Врангеля и

Конференцией послов. Подобные конфликты не исчерпывались противоречиями в

юшнистративной верхушке. Предметом споров являлось будущее России:

сторонники Врангеля были убежденными монархистами, когда как сотрудники

органов по делам беженцев при посольствах большинстве не поддерживали идею

реставрации монархии и симпатизировали умеренно либеральным взглядам. То же

самое цюгиворечие разделяло ассоциации студентов и преподавателей.

Иллюстрацией негативного влияния политических разногласий на деятельность

общественных институтов может служить противодействие представителя

Врангеля, Палеолога, деятельности Земгора в Югославии. Политические

противоречия могли существовать - в рамках одной организации, даже такой,

которая, на первый взгляд, должна была бы держаться вдалеке от политики.

Так, на - пример, Всероссийский союз ветеранов чуть было не распался из-за

спора о том, должны ли его члены публично отречься от всяких политических

пристрастий, кроме общей поддержки монархии. Результатом подобных

конфликтов явилось создание двух студенческих ассоциаций, двух союзов

водителей такси в Париже и т.д. Другой повод для разногласий, имевший

политическую окраску, возник вследствие раскола, произошедшего за границей

в Русской Православной Церкви. В основе его лежал вопрос, кому принадлежит

духовная власть над церковными общинами диаспоры — патриаpxy Московскому

или Синоду епископов в Сремски Карловицах Сербия). Это противоречие

породило многочисленные конфликты среди верующих, которые создавали

препятствия и ограничения для деятельности многих организаций, так или

иначе связанных с церковью. Это проявлялось, например, при организации

летних лагерей, школ и объединений молодежи и даже при проведении

специальных торжеств. В оправдание эмиграции, однако, следует отметить, что

политические разногласия не приводили к взаимным обвинениям, оскорблениям и

недостойным личным столкновениям в церковных делах, как это имело место в

других областях. Парадоксальным образом это противостояние было смягчено

требованием советской власти, чтобы митрополит Евлогий и другие владыки в

Западной Европе принесли публичную клятву в том, что церковь за рубежом не

будет принимать участия в какой бы то ни было антисоветской деятельности и

позволять себе антисоветские высказывания. Митрополит Евлогий ответил

отказом, так как само по себе принятие церковью подобных обязательств

означало бы занятие некоей политической позиции, что противоречило и

традиции православия, и его интересам. Следствием этого отказа явилось

фактическое взаимное признание или по крайней мере терпимость во

взаимоотношениях между Синодом епископов в Сремски Карловицах и

митрополитом Западной Европы. Конфликт, однако, вспыхнул с новой силой при

иных политических условиях уже после второй мировой войны.

Часто среди эмигрантов возникали сложности из-за вопроса о подданстве.

В ряде случаев выходом могло стать принятие «двойного гражданства» или

двойного подданства. В других случаях подобную двойственность могли

посчитать несовместимой с принадлежностью к Русскому Зарубежью. Так, я уже

упоминала о том, что многие изгнанники отказывались проходить натурализацию

и принимать новое гражданство, поскольку это представлялось им

предательством по отношению к России и их «русскости». Другие,

руководствуясь чисто практическими побуждениями, соглашались на

натурализацию в форме двойного подданства: они становились гражданами

другой страны, но оставались русскими по культуре, глубоко переживая за

судьбу России. Соглашаясь на подобный компромисс, они, однако, крайне редко

становились членами политических партий в новой стране, но не отказывались

от службы в армии. Некоторые даже считали, что, служа в армии, они вносят

вклад в освобождение России. Как уже отмечалось, возникали сомнения и

относительно вступления в профсоюзы тех стран, где проживали эмигранты,

несмотря на то, что во многих случаях подобный шаг мог существенно

облегчить материальное положение. Наконец, из боязни денационализации

эмигранты опасались присоединяться к православным церквам зарубежных стран.

Учитывая всевозможные трудности, обилие организаций, которые являлись

зачастую источником споров и противоречий, мы не можем не удивляться тому,

что Русское Зарубежье сумело не только сохранить, но и значительно

приумножить достижения русской культуры.

- Список литературы -

1. Роман Гуль «Я - унес Россию. Апология

эмиграции», New York 1981

2. С. Пушкарев «Русские за рубежом», -

«Новый журнал» 1982

3. Марк Раев «Россия за рубежом»

М.:Прогресс-Академия, 1994

Страницы: 1, 2, 3