Униженные и оскорбленные в изгнании \Россия, начало века\
Униженные и оскорбленные в изгнании \Россия, начало века\
Уральская Государственная Юридическая Академия
РЕФЕРАТ
УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЕННЫЕ В
ИЗГНАНИИ
Выполнила: Саушина Юлия
Студентка гр.№ 116
Проверила: Ямова В.Н.
Екатеринбург 1998 г.
УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЕННЫЕ. В ИЗГНАНИИ
Русские, оказавшиеся после 1919 г. за пределами бывшей Российской
империи, были беженцами в полном смысле этого слова. Главной причиной их
бегства стали военное поражение и связанная с ним угроза плена и расправы,
а также голод, лишения, опасность, нависшая над жизнью и свободой в
результате сложившихся политических обстоятельств. Вскоре, однако, они
стали эмигрантами в том смысле этого слова, который применяется к
французам, оставившим Францию после падения ancien regime. Русский эмигрант
— это человек, отказавшийся признать большевистский режим, который
утвердился на его родине. Для большинства из них отказ стал бесповоротным
после декрета РСФСР 1921 г., подтвержденного и дополненного в 1924 г.,
лишавшего их гражданства и превращавшего в лиц без гражданства или
апатридов (именно это французское слово вошло в качестве официального
термина в документы Лиги Наций).
Безоговорочное неприятие советского режима, а в большинстве случаев и
самой революции, надежда на возвращение домой после падения ненавистной
системы были присущи всем беженцам. Это оказывало влияние на их поведение,
творческую активность, пробуждая, вопреки всем политическим разногласиям,
чувство единения, принадлежности к «обществу в изгнании», ожидающему
возможность возвращения. Однако советский режим не обнаруживал никаких
признаков краха, и надежды на возвращение стали таять.
Особенности отъезда в эмиграцию определяли и своеобразие различных
групп эмигрантов в новых местах их проживания. За исключением единиц,
покинувших Россию в течение 1917 г., и немногих (в основном жителей Санкт-
Петербурга) уехавших непосредственно после захвата власти большевиками в
октябре 1917 г., эмиграция из России явилась прямым следствием хода и
итогов гражданской войны. Военные, потерпевшие поражение от Красной
Армии и ушедшие за границу или эвакуированные морем, составили основной
контингент первой волны беженцев. За ними последовали их близкие и другие
гражданские лица, сумевшие присоединиться к ним. В ряде случаев переход
границы или эвакуация морем были временным и необходимым моментом для
перегруппировки сил перед новой схваткой с советским режимом и получения
помощи союзников.
Из этого следует, что первый пункт остановки беженцев редко становился
постоянным местом их проживания. Также не всегда было ясно, кто был
собственно эмигрантом, т.е. не желающим возвращаться, а кто интернированным
или военнопленным первой мировой войны, ожидающим репатриации.
Дополнительная сложность состояла в том, что в новых государствах,
образовавшихся к западу от Советской России (Польше, Румынии, Балтийских
республиках, часто называемых приграничными государствами — Limitrophes),
было коренное русское население, главным образом крестьяне, которые
проживали здесь из поколения в поколение. В этих странах они не всегда
получали гражданские права в полном объеме. После окончания вооруженной
борьбы, спасаясь от большевиков, беженцы стремились затеряться среди этого
русского меньшинства. В годы голода и коллективизации, до ужесточения
контроля, эти пограничные зоны давали возможность выбраться из СССР,
спастись от бедствий и опасностей, подстерегавших там.
Посмотрим, в каких местах осуществлялся переход границы, и попытаемся
охарактеризовать русских беженцев, устремлявшихся к каждому их них.
Наиболее важным районом было побережье Черного моря (Новороссийск, Крым,
Одесса, Грузия). Поэтому Константинополь (Стамбул) стал первым значительным
пунктом расселения эмигрантов. Армии генерала А. Деникина и барона П.
Врангеля были эвакуированы в Стамбул с последних рубежей своей обороны
морскими транспортами союзников. Военных сопровождали гражданские лица —
члены семей офицеров и солдат и те, кому удалось попасть на корабли. Не все
транспорты останавливались в Стамбульском порту, некоторые направлялись
дальше — на острова Мраморного и Эгейского морей и на полуостров Галлиполи.
Естественно, ни Стамбул, ни острова не могли принять всех беженцев.
Большинство находилось в тяжелом физическом и моральном состоянии, временно
их размещали в бывших военных лагерях и госпиталях. Так как турецкие власти
и комиссии союзников, предоставлявшие основную материальную помощь, не
собирались навсегда взвалить на себя бремя забот по содержанию беженцев, то
они были заинтересованы в их дальнейшем переезде туда, где они могли найти
работу и прочно обосноваться. Следует отметить, что, во-первых, в Стамбуле
и на близлежащих островах скопилось самое большое количество беженцев из
России. Во-вторых,
абсолютное большинство среди них составляли военные. Главнокомандующий
генерал Врангель стремился сохранить в целости военную организацию, надеясь
вскоре продолжить вооруженную борьбу. В-третьих, среди гражданских лиц
преобладали интеллигенция , представители буржуазии, коммерсанты,
интеллектуальная элита, люди, связанные с придворными кругами и
администрацией (среди последних были некоторые члены правительства,
созданного Врангелем в Крыму, — П. Струве, Г. Вернадский и Н. Таганцев).
То, что основную массу беженцев составляли армейские части, облегчало
местным турецким властям и представителям держав союзниц их расселение и
организованное распределение помощи. Труднее было с гражданскими лицами,
скопившимися в районе Стамбула и нуждавшимися в значительной помощи от
зарубежных благотворительных организаций. Необходимо отметить — и это
ставит под сомнение расхожий тезис о неспособности русских к организации, —
что беженцы и сами создавали добровольные общества помощи женщинам, детям и
больным. Они основывали больницы, ясли и приюты для сирот, собирали
пожертвования от богатых соотечественников и русской заграничной
администрации (дипломатических миссий, отделений Красного Креста), а также
от зарубежных филантропов или просто от сочувствующих.
Болгария, испытывавшая экономические трудности, но вместе с тем остро
нуждавшаяся в рабочей силе (для работы в шахтах) и в квалифицированных
кадрах для университетов и школ, также выразила желание принять русских
беженцев. К концу 1921 г. в Болгарском царстве их насчитывалось около 12
000, в 1922 г. — примерно 30 000 человек. Молодые мужчины из армии генерала
Врангеля, восстановившие силы после ранений и болезней в лагерях на
Босфоре, были направлены на угольные шахты близ Перника. Жизнь во временных
бараках, без нормальных бытовых условий и отсутствие привычки к тяжелому
физическому труду привели к тому, что большинство из них не задержались там
надолго и переехали либо в Софию и другие болгарские города, где была
возможность найти работу или получить образование, либо в другие страны
Болгария дала приют также нескольким десяткам специалистов и ученых,
которые внесли значительный вклад в развитие науки и образования
родственного славянского народа. Тем не менее ограниченные возможности
Болгарии, установление дипломатических отношений с Советским Союзом и
поднявшаяся в конце 20 — начале 30-х гг. волна национализма заставили
многих русских вновь поменять место жительства. В результате Болгария так и
не стала заметным культурным центром русской эмиграции, несмотря на
присутствие в Софии таких известных ученых, как Н. Трубецкой и молодой Г.
Флоровский (которые, впрочем, скоро уехали) и П. М. Бицилли, ставшего
профессором Софийского университета.
Большинство русских, волею судеб оказавшихся в Стамбуле, нашли приют в
недавно созданном Королевстве сербов, хорватов и словенцев (СХС), будущей
Югославии. Исходя из соображений как сентиментального (если позволительно
применить это слово к правительственным решениям), так и прагматического
порядка, власти Королевства распахнули двери своей страны перед воинскими
подразделениями и многочисленными гражданскими лицами, помогли им
обосноваться в крупнейших городах и в сельской местности. Соображения
сентиментального толка основывались на чувстве благодарности к России,
пришедшей на помощь сербам в 1914 г., прорусской, но решительно
антибольшевистской позиции короля Александра 1, который в свое время
воспитывался при русском императорском дворе. Причины прагматического
характера вытекали из острой потребности нового государства в
квалифицированных специалистах. Многие учебные заведения, технические
училища и административные органы находились в стадии становления и
испытывали нужду в обученных кадрах. Сербский национализм тоже играл здесь
немалую роль: сербская правящая элита, занимавшая ведущие позиции в
общественной жизни многонационального государства, склонна была больше
доверять русским эмигрантам, которые всецело зависели от ее расположения,
нежели представителям других проживавших в этой стране наций.
Существовавшие вакансии заполнялись за счет технических специалистов
бывшей белой армии, гражданских беженцев, имевших опыт научной и
административной работы. Близость языков и общность религии способствовали
быстрой ассимиляции русских. Кроме того, сербский патриарх, получивший
образование в дореволюционной России, выступил от имени своей церкви и
оказал гостеприимство русским митрополитам и высшему духовенству,
вынужденным спасаться бегством от обрушившихся на церковь гонений со
стороны большевиков. Наконец, материальный ущерб и людские потери,
понесенные Сербией во время первой мировой войны, создали возможность
расселения беженцев и в сельской местности. Так, прибывшие в Королевство
казаки могли селиться общинами и сохранять традиционные способы ведения
сельского хозяйства. К ситуации в Югославии мы будем еще возвращаться в
связи с другими обстоятельствами. Здесь же отметим лишь, что Югославия,
особенно Белград, стала значительным культурным центром Русского Зарубежья,
хотя и не таким разносторонним и творчески активным, как Париж, Берлин или
Прага. Только что образованная Чехословацкая республика также предоставила
убежище многим казакам и другим группам крестьян. Таким образом, большая
часть беженцев, находившихся первоначально в Турции, переместилась затем в
славянские и балканские страны.
Второй маршрут русских беженцев пролегал северо-западнее Черного моря.
Образовался он вследствие общего хаоса, царившего в этом регионе в период
бурных политических событий. Мы не будем останавливаться здесь на тех
факторах, которые обусловили такую политическую обстановку. Ограничимся
лишь следующими замечаниями: в возрожденной Польше и в Восточной Германии
было сосредоточено много русских военнопленных (первой мировой и советско-
польской войн и сопутствующих им конфликтов различных украинских режимов с
Германией). Большинство из них вернулось на родину, однако многие предпочли
остаться на территории, не контролируемой Советами, и стали беженцами-
эмигрантами. Ядро Русского Зарубежья в этом регионе, таким образом,
составили узники лагерей для военнопленных. Вначале здесь были только
мужчины призывного возраста, впоследствии к ним присоединились женщины и
дети — те, кому удалось воссоединиться со своими мужьями, отцами,
сыновьями. Пользуясь неразберихой на границе, многие беженцы переходили
границу Польши, а оттуда направлялись дальше в Германию. Советские власти
давали разрешение на выезд тем, кто владел собственностью или проживал на
территории, отошедшей ко вновь образованным национальным государствам.
Впоследствии, после краткого проживания в упомянутых государствах в
качестве представителей русского этнического меньшинства, эти люди также
становились частью Русского Зарубежья. Наиболее честолюбивые и деятельные
интеллигенты и специалисты, молодые люди, стремившиеся закончить
образование, не задерживались надолго среди этого национального
меньшинства, переезжали либо в столицы этих государств, либо в страны
Центральной и Западной Европы. Таким образом, в Польше, трех прибалтийских
государствах и Финляндии существовали большие группы эмигрантов, считавших
себя частью России за рубежом. Наличие в этих странах русского этнического
меньшинства (как правило, крестьян или староверов) не означало, однако, что
эмигранты чувствовали себя здесь комфортно или получали поддержку для
плодотворного развития своей культуры. Не следует забывать о вполне
объяснимых антирусских настроениях, которые были характерны для местной
элиты, долгое время подавлявшейся и дискриминировавшейся царскими властями.
Трудно было ожидать от нее доброго расположения и сочувственного отношения
к идее рас цвета культурной, социальной и политической жизни представителей
нации, составлявшей правящее большинство в бывшей империи.
В некоторых случаях (например, в Эстонии и Литве) потребность в
высокообразованных ученых и специалистах вынуждала местные власти
приглашать русских ученых-эмигрантов на должности во вновь создаваемых
высших учебных заведениях и технических службах. Но так же, как и в
Болгарии, рост националистических настроений и политический авторитаризм,
утвердившийся в Польше, Литве и Латвии в конце 20-х гг., осложнили
положение эмигрантов. Многие вынуждены были уехать в такие активные центры
Русского Зарубежья, как Прага, Берлин или Париж. Все сказанное выше
объясняет, почему, несмотря на присутствие значительного числа русских
беженцев, в приграничных государствах так и не возникло действительно
заметных центров эмигрантской культуры. В то же время проживавшие в этих
странах эмигранты составляли благодарную аудиторию, живо воспринимавшую
творческую продукцию Русского Зарубежья — книги, журналы, лекции,
театральные представления и концерты — и оказывавшую ей столь необходимую
моральную и материальную поддержку. Истинным праздником для русской колонии
в Риге явился визит Ивана Бунина после получения им Нобелевской премии по
литературе. Ему были оказаны здесь восторженный прием и финансовая помощь.
Жизнь многих писателей, таких, например, как А. Амфитеатров, полностью
зависела от публикаций или перепечаток их эссе и рассказов в ежедневной
русской прессе Варшавы и Риги.
Последний важный маршрут беженцев из Советской России пролегал на
Дальнем Востоке — в маньчжурский город Харбин. Харбин, с самого своего
основания в 1898 г., был русским городом, административным и экономическим
центром русской Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Он вырос на
месте китайской рыбачьей деревушки, расположенной на берегу реки
Суньхуацинь (Сунгари). Войска, разбитые Красной Армией и оттесненные к
восточным границам бывшей империи, переходили в Маньчжурию, которая
находилась под китайским суверенитетом. Следом за ними прибывали
гражданские лица — представители царской администрации и других, временных,
режимов, существовавших в Сибири, казаки, купцы и даже крестьяне. Последняя
волна беженцев была отмечена в 1922 г., после падения Владивостока под
натиском Красной Армии и включения его в состав Дальневосточной Республики.
Так Харбин стал частью России за рубежом и оставался таковой в течение 20-х
гг. Упадок Харбина начался, когда японцы стали смещать китайскую
администрацию, а после разразившегося в 1931 г. японо-китайского конфликта
культурная и творческая жизнь здесь прекратилась.
Различные пути формирования центров Русского Зарубежья дают ключ к
пониманию особенностей каждого из них, а также произведенной в них
культурной продукции. Этот «фон» мы постоянно должны иметь в виду,
рассматривая эмиграцию и ее культурную историю.
Выше я уже говорила о гражданских лицах и целых воинских
подразделениях, бежавших с территорий, контролируемых Советами, и
расселившихся по всему земному шару. Во-первых, хаос, царивший во время
бегства и эвакуации, не давал возможности сделать сколько-нибудь точные
подсчеты и записи. Следует помнить также, что нелегальный въезд и поселение
из-за сложностей с оформлением паспортов, виз, видов на жительство и
разрешений на трудоустройство также не оставили о себе свидетельств. Во-
вторых, и организации самих беженцев, и административные органы,
занимавшиеся проблемами беженцев в тех странах, где им предоставили приют,
были достаточно примитивны и отнюдь не преследовали цели точного и полного
статистического учета.
Немецкий историк Ханс фон Римша в 1921 г. оценивал общую численность
русских эмигрантов в 2 935 000, в то время как американский Красный Крест в
своем докладе отмечал, что на 1 ноября 1920 г. их было 1 965 500. По двум
разным независимым оценкам их численность составляла 1 020 000 на 1 января
1921 г. и 635 600 — 755 200 на 1 января 1922 г. В 1930 г. подкомитет по
неправительственным организациям при Верховном комиссаре Лиги Наций по
делам беженцев утверждал, что всего в Европе находится 500 000 русских
беженцев, тогда как, если сложить вместе все цифры, представленные этому
органу правительствами различных стран, получится 829 000. Кроме того,
Страницы: 1, 2, 3
|