Униженные и оскорбленные в изгнании \Россия, начало века\

русский Красный Крест зарегистрировал 50 000 человек, нуждающихся в помощи,

на Дальнем Востоке. Последующие волны эмиграции, безусловно, увеличили их

численность, так что к 1934 г. на Дальнем Востоке проживало около 130 000

русских эмигрантов.

Как следует из приведенных цифр, численность русских эмигрантов (за

исключением Дальнего Востока) в течение 20-х и в начале 30-х гг. быстро

сокращалась. Одна из причин этого — особенности демографического состава

эмигрантов. Другая заключалась в том, что многие эмигранты, несмотря на

сложности и препятствия, чинимые, например, властями Франции и Германии,

стали полноправными гражданами европейских стран. Тем не менее большинство

из них продолжало считать себя «гражданами» России за рубежом. Кроме того,

по законодательству многих стран, дети, рожденные на их территории (сразу

или — крайне редко — по достижении совершеннолетия), считались

полноправными гражданами страны и официально эмигрантами уже не были. Таким

образом, несмотря на низкий уровень рождаемости среди эмигрантов, даже

небольшое число детей, записанных при рождении гражданами страны

пребывания, влияло на общую статистическую картину населения Русского

Зарубежья. В главных центрах русской эмиграции дети, даже если они посещали

местные школы, воспитывались в русском духе и многие из них ощущали свою

принадлежность к Зарубежной России.

Выше я отметила некоторые характерные черты тех групп беженцев, которые

в 1920-1922 гг. основали Россию за рубежом. Поскольку большинство из них

эмигрировали (или были вынуждены эмигрировать) из-за поражения в

гражданской войне, среди русской эмиграции был непропорционально высок

процент одиноких (что не всегда означало неженатых, чаще — разлученных с

женами) мужчин призывного (т.е. от 18 до 40 лет) возраста. Это было

особенно характерно для групп, прошедших через Стамбул и осевших на

Балканах (главным образом, в Югославии), а также для бывших военнопленных,

содержавшихся на территории Германии и Польши. Менее типична такая картина

была для беженцев, осевших в прибалтийских государствах и в Маньчжурии, где

скопилось большое число гражданских лиц и членов семей военнослужащих.

Более того, в первые годы советской власти, при ленинском нэпе, начало

которому было положено весной 1921 г., некоторые эмигранты, уже осевшие в

центрах Русского Зарубежья, смогли вызвать в Европу свои семьи из СССР.

Материальные невзгоды и финансовая нестабильность, с которыми

сталкивалось большинство беженцев, препятствовали созданию семей; те же,

кто все-таки вступал в брак, из-за неясных и далеко не блестящих видов на

будущее не могли позволить себе иметь много детей. Важное значение имело и

то, что безусловное предпочтение при выборе спутника жизни оказывалось

соотечественникам и единоверцам. Среди эмигрантов, даже если учитывать

девушек, достигших зрелости в конце 20-х — начале 30-х гг., было мало

женщин брачного возраста. Почти все женщины этой возрастной категории либо

состояли в браке, либо вдовствовали. Одинокие мужчины-эмигранты жили

изолированно от окружающего общества, зачастую в бараках. Надеясь вернуться

домой, они сопротивлялись ассимиляции, в том числе культурной. Да и женщины

стран, принявших русских эмигрантов, не стремились выходить замуж за

чужаков с ненадежным финансовым и правовым положением. Несколько иная

ситуация была среди эмигрантов, селившихся в Югославии и Болгарии, где

языковая и конфессиональная близость, сходный образ жизни способствовали

заключению межнациональных браков.

Естественным следствием ситуации на «ярмарке невест» явился весьма

низкий процент детей в Зарубежной России. По мере того как дети, рожденные

в смешанных браках, утрачивали связь с русской культурой, эта диспропорция

еще более увеличивалась. Однако и сам по себе фактор низкого естественного

прироста населения становился еще одной побудительной причиной,

заставлявшей родителей-эмигрантов давать своим детям русское образование.

«Чтобы дети оставались русскими», родители шли на любые жертвы, в

особенности пока они сохраняли хотя бы малейшую надежду на возвращение

домой. Они отправляли своих детей в частные школы, разговаривали по-русски

дома, старались подавить естественное стремление своих детей адаптироваться

к нерусскому окружению. Деятельность русских учебных заведений будет

рассмотрена нами в третьей главе.

Смертность в России за рубежом была чрезвычайно высока, так что даже

более высокие темпы рождаемости не смогли бы компенсировать убыль

населения. Многие эмигранты оказались в изгнании уже пожилыми людьми.

Ухудшению здоровья и быстрому старению людей способствовали многочисленные

бедствия, сопутствовавшие революции и гражданской войне — раны, болезни,

голод, — и стрессы, вызванные нищетой и бесправием за границей. Общины

эмигрантов и те, кто оказывал им содействие, постоянно сталкивались с

проблемой помощи стареющему населению Русского Зарубежья. Многие из

программ помощи старикам и больным осуществлялись по линии религиозных

организаций, что в свою очередь способствовало возрождению религиозных

чувств у части эмигрантов.

Рассмотрение демографической ситуации — лишь один из аспектов

воссоздания более широкой картины жизни русской эмиграции. Благодаря

кинофильмам и литературным произведениям укоренился определенный стереотип

русского эмигранта: это бывший богатый аристократ (чаще всего князь или

граф), вынужденный добывать пропитание, работая водителем такси, официантом

или швейцаром ночного клуба". Эта грустная и незамысловатая картинка имеет

весьма мало общего с реальностью. Эмигранты, обладавшие прежде большими

состояниями, титулами или высоким положением в обществе, составляли в

процентном отношении не большую (а возможно, даже и меньшую) долю, чем в

дореволюционной России. С другой стороны, в Русском Зарубежье был гораздо

более высокий уровень образованности по сравнению со средними показателями,

характерными для населения старой России.

Примерно две трети взрослых эмигрантов имели среднее образование, почти

все — начальное, каждый седьмой — университетский диплом. Среди них было

также больше квалифицированных специалистов, представителей науки,

интеллигенции, зажиточных слоев городского населения (последние в

значительной степени были представлены евреями). И так же, как и на родине

до 1917 г., эти слои, в особенности специалисты и интеллектуальная элита,

играли весьма заметную и активную роль в Русском Зарубежье.

Помимо образованных классов в эмиграции были широко представлены

городская буржуазия, мелкие землевладельцы, квалифицированные рабочие

(например, печатники) и крестьяне (главным образом, казаки). Традиционное

великорусское крестьянство составляло незначительное меньшинство, что резко

контрастировало с ситуацией, существовавшей в России до 1917 г. Большая

часть молодых людей, сражавшихся в рядах белых армий, происходила из

средних слоев города и мелких землевладельцев, многие прервали обучение в

средних и высших учебных заведениях. Некоторые из них не пожелали

возобновить учебу или стать специалистами среднего звена в странах,

предоставивших им убежище. Однако, с другой стороны, было много таких, кто

стремился завершить свое образование, овладеть профессией или навыками,

которым они рассчитывали найти применение в освобожденной из-под власти

большевиков России. Их решимость и потребности стимулировали создание в

России за рубежом целой сети учебных заведений и учреждений культуры.

Преобладающее большинство русских эмигрантов принадлежало к Русской

православной церкви, и многих из них затронул процесс оживления активной

религиозной жизни, который наблюдался среди диаспоры. Небольшие группы

людей относились к другим конфессиям: протестантами были в основном

уроженцы Прибалтики и так называемые российские немцы, которых отличало

двуязычие и принадлежность к двум культурам — русской и западной. Число

католиков было крайне незначительным, среди немногочисленных эмигрантов с

Кавказа и из Средней Азии встречались мусульмане и буддисты.

В эпоху, отмеченную ростом националистических настроений и усилением

контроля государства над многими областями общественной жизни, отношение к

русским эмигрантам в странах их проживания было различным. Характер

политики, проводимой в отношении беженцев, определялся как экономической

ситуацией, так и внутриполитической обстановкой, сложившейся в этих

странах. Тем не менее можно с достаточным основанием выделить здесь три

периода: с 1920 г. до конца 20-х гг. (1923—1925 гг., Правда, образуют здесь

определенную «цезуру»), примерно с 1929 по 1935 г. и короткий эпилог между

1936 г. и началом войны в 1939 г. (или до аншлюса Австрии и захвата

Чехословакии, когда

речь идет об этих странах). В силу указанных выше причин в Германии

первоначально находилось наибольшее число русских эмигрантов. Их

численность достигала максимума в период инфляции в Германии, когда

стоимость жизни для иностранцев здесь была наиболее низкой, открывались

возможности дешево публиковать литературные произведения и выпускать

периодические издания, что позволяло выносить на широкое общественное

обозрение результаты творческих усилий эмиграции. Стабилизация марки,

наступившая после 1924 г., драматическим образом повлияла на рост стоимости

жизни и обусловила массовый исход эмигрантов из Германии. Новые волны

отъездов поднимались по мере ухудшения политической обстановки в Веймарской

республике, когда постепенно создалась угроза не только свободе слова, но и

личной безопасности людей (в особенности это затрагивало многочисленных

русских социалистов, либералов и эмигрантов еврейского происхождения). В то

же время рост безработицы в период Великой депрессии, начавшейся в 1931 г.,

вызвал к жизни целый ряд законодательных актов, ограничивавших возможности

трудоустройства иностранцев, так что многие русские эмигранты были

вынуждены искать счастья в другом месте. Согласно приведенным выше

статистическим данным, русская община в Германии, насчитывавшая в 1922 г.

около 230 000—250 000 человек, к 1930 г. сократилась до 90 тысяч. Приход к

власти Гитлера, несмотря на появление новых рабочих мест, доступных,

правда, лишь под строгим контролем нацистов, послужил новым стимулом к

отъезду из Германии либерально и антифашистски настроенных эмигрантов и

евреев. Так, например, философ и социолог славянофильского толка Ф.А.Степун

был уволен с преподавательской работы в Дрезденском техническом

университете. Он, правда, остался в Германии, перебиваясь случайными

заработками, преподаванием и публикацией статей в других странах. На 1936-

1937 гг. численность русских в Германии, по оценкам службы Нансена,

составляла 45 000 человек.

Во Франции в целом отношение к эмигрантам было весьма либеральным,

кроме выдачи разрешений на трудоустройство. Французские власти выдавали

виды на жительство на большие сроки, для тех же, кто располагал

определенными средствами, ограничений вовсе не существовало. Русские имели

возможность насладиться свободной и волнующей атмосферой культурной жизни

Парижа и в определенной мере вносили и свой вклад в ее развитие. Не

удивительно, что Париж стал настоящей политической и культурной столицей

Зарубежной России, где были представлены все оттенки политических взглядов

и все культурные течения. Основной проблемой являлся недостаток рабочих

мест со всеми вытекающими из этого последствиями. Следует отметить, что

французы охотно предоставляли работу желающим трудиться в шахтах и в про

иышленности, на строительстве и восстановлении разрушенных войной

районов. Нужда в рабочей силе обусловила значительный приток русских,

который еще более усилился после вздорожания жизни в Германии.

В первой половине 20-х гг. именно Франция наиболее охотно выдавала

разрешения на трудоустройство, что не распространялось, впрочем, на

представителей так называемых свободных профессий — юристов, врачей,

учителей. Необходимость обладать французским гражданством или статусом

ветерана французской армии, а также сдачи экзамена на французский диплом

для многих (жазывалась непреодолимым барьером. Правда, его легче

преодолевали те, кто работал под руководством французских коллег и

пользовался их поддержкой. Эта ситуация не менялась в течение всего периода

существования России за рубежом, хотя в 30-е гг. условия натурализации

упростились, что позволило некоторым молодым эмигрантам влиться в ряды

специалистов высокой квалификации.

Когда в начале 30-х гг. депрессия, чуть позднее, чем Германию,

затронула и Францию, последняя также ограничила приток иностранной рабочей

силы. Постановлениями правительства была значительно усложнена процедура

получения или продления разрешений на трудоустройство. Подобные меры

особенно больно ударили по тем, кто нуждался в переоформлении документов

после увольнения с прежнего места работы. Согласно распоряжению министра

внутренних дел следовало выдворить из страны всех, кто не имел таких

разрешений, а также лиц, преступивших французские законы, даже если речь

шла всего лишь о нарушении правил дорожного движения. Высланные подобным

образом из страны не знали, куда податься, поскольку другие европейские

страны также не желали их принять, а переезд за океан был слишком сложным и

дорогостоящим. Мы имеем свидетельства о многочисленных случаях, когда

русские изгнанники арестовывались, переправлялись за границу, а власти

соседних стран отказывались их принять, отсылая обратно во Францию. Там их

снова арестовывали, сажали в тюрьму, после чего события вновь развивались

по тому же сценарию. Не удивительно, что многие предпочитали проживать в

стране нелегально или же, отчаявшись, кончали жизнь самоубийством. Наконец,

в 1936 г. правительство Леона Блюма положило конец этой практике, смягчив

политику в отношении эмигрантов. При правительстве Народного фронта рабочие-

эмигранты стали пользоваться теми же правами, что и французы, их охотно

принимали в профсоюзы, а крупнейший профсоюз страны — Всеобщая конфедерация

труда — даже создал русскую секцию, члены которой находились под его

защитой наравне с французами.

Жесткое законодательство, принятое в начале 30-х гг., явилось

Следствием не только переживаемых Францией экономических

трудностей, но и наметившегося после переговоров Пьера Лаваля и Сталина

сближения Франции с Советским Союзом. Более того, приступ ксенофобии был

порожден не столько тем обстоятельством, что президент республики Поль

Думер в 1932 г. был убит русским эмигрантом, сколько общим социальным и

политическим кризисом, симптомами которого явились дело Стависского и мятеж

6 февраля 1934 г. Агрессивно шовинистические, профашистски настроенные

организации типа «Огненных крестов» или «Королевских молодчиков» требовали

жестких мер по отношению к проживавшим во Франции иностранцам-апатридам. В

риторическом запале никто, разумеется, не вспоминал о том, что иностранцы

были заняты на тех работах, где французы не соглашались трудиться.

Все эти события не оказали непосредственного влияния на культурную

жизнь Русского Зарубежья в Париже или во Франции в целом, хотя и создатели

и потребители культурных ценностей страдали от ухудшения экономической

ситуации: книги и журналы расходились хуже, чем прежде, меньше посещались и

скуднее субсидировались культурные мероприятия. Но в целом культурная

жизнь, несмотря на нищенские условия существования ее участников,

оставалась насыщенной, что еще раз проявилось, например, в 1937 г., в дни,

когда отмечалось столетие со дня смерти А. С. Пушкина.

Положение в Чехословакии в общих чертах мало отличалось от Германии,

хотя политические моменты играли здесь, пожалуй, более заметную роль. Так

называемая «Русская акция» (Action russe), начало которой было положено в

Праге в 1922 г., способствовала созданию целого ряда русских научных

учреждений. Их деятельность, однако, начала свертываться уже в конце 20-х

гг. из-за сокращения государственных субсидий. Численность потенциальных

студентов и сотрудников этих учреждений сокращалась в силу естественной

убыли населения, переезда в другие страны и все большего вовлечения

молодого поколения эмигрантов в систему образования западных стран. Чешское

правительство и зарубежные благотворительные организации все с меньшей

охотой вкладывали средства в развитие этих учреждений, в поддержку

студентов и преподавателей, поскольку большинство выпускников в поисках

лучшей доли оставляло Чехословакию. Самый сокрушительный удар по Русской

акции был нанесен тогда, когда и чехи, и сами русские осознали, что шансы

эмигрантов когда-либо вернуться в Россию стремительно падают. Таким

образом, ставились под сомнение самые основы Русской акции, что поставило

на повестку дня вопрос о целесообразности её дальнейшего проведения.

Наконец, в середине 30-х гг. Чехословакия вселила в полосу острого кризиса.

Национальные меньшинства все более открыто выражали свое недовольство,

экономический кризис, особенно остро сказавшийся в промышленных центрах

Судетской области, подлил масла

я огонь, способствуя раздуванию националистической пропаганды,

поддерживаемой из гитлеровской Германии. Создалась угроза дальнейшему

Страницы: 1, 2, 3