Эволюция центральных представительных органов власти в России
Естественно, что юридически
отождествлять «закон» с высочайше утвержденным постановлением (мнением)
Госсовета невозможно. Специальная статья 53 Основных Законов перечисляла те
акты, которые приобретали силу закона по утверждении Императором. «Законы
издаются в виде уложений, уставов, учреждений, грамот, положений, наказов (инструкций),
манифестов, мнений Государственного Совета, его докладов, удостоенных
Высочайшего утверждения».
Новации второго учреждения Госдумы
как-то могли способствовать укреплению законности, прекращению практики
размывания самого понятия закон, его произвольного отождествления с
административными распоряжениями, решениями исполнительных структур, принятых
по управлению. Теперь все акты: и те, что проходили к престолу через Госсовет,
и те, что шли к царю иными (часто «кривыми») путями, отныне, после конституции
20 февраля, должны были проходить непременно через Думу и получать ее
одобрение.
Таков, казалось, был смысл закона, но
практика, в том числе и думская, весьма часто шла иными, «неправедными»
путями. Таким образом, оставалось различать Законы, утвержденные Государем
после одобрения их Думой и Советом, и акты, не прошедшие через Думу и Совет,
хотя и утвержденные Высочайшей властью.
Подзаконные акты (высочайше одобренные
без «единения» с представительными органами) должны быть полностью согласными
с подлинными законами, прошедшими через Думу и Совет. Но это теория, а практика
показала иное. Размывание законов продолжалось и после Конституции 20 февраля.
Размывание законов (этот термин восходит к трудам Н.М.Коркунова) связано с отсутствием
действительной гарантии верховенства закона над подзаконными
(незаконодательными) актами власти, даже верховной (монарх, президент).
Как показала российская практика, глава государства не
всегда может быть действительным гарантом верховенства закона. И
Государственная Дума не смогла стать надежным стражем и гарантом законности,
ибо изначально была лишена возможности им стать. Отсутствие этих гарантий
ставит всю первую «конституцию» в полную зависимость от воли Верховной власти.
В актах 20 февраля (в апреле того же года уже и подкрепленных новой редакцией
Основных Законов) не было гарантии непременного согласия власти и с законами
(актами, утвержденными Думой). Не предусматривалось ни ответственности министров,
ни думского, ни судебного контроля («надзора») над законностью актов верховной
власти. Можно сказать, что конституционные принципы, начала были
декларированы, но конституция осталась только на словах и сохранение титула
императора «самодержавный» соответствовало фактическому положению. Верховная
власть сохраняла (и по закону) полную возможность нарушать даже и те принципы,
которые ею же были провозглашены.
Участие Думы в законодательстве, законотворчестве
начинается с обеспечения ее права на законодательную инициативу. Если «вето»
Думы, ее право на отклонение закона, это предохранитель от законов неправедных,
направленных не на всеобщее благо народное, а во вред оному, то право на
законодательную инициативу создает возможность улучшать законы,
совершенствовать законодательство во имя общего блага. Это уже не предохранительный,
отрицающий, а созидательный, позитивный аспект законотворчества.
Учреждение Думы 6 августа предоставляло
дело разработки законопроектов всецело в руки министров. Думе же была
уготована участь бесправной говорильни о желательности или нежелательности
правовых актов. Строго говоря, ей предоставляли право не законодательной
инициативы, а лишь право возбуждения ходатайств по делам законодательным.
Причем и эта желательность была весьма относительной, ибо первое Учреждение
гласило, что министр дает делу ход, «если разделяет соображения Госдумы о
желательности отмены или изменения закона» (ст. 56). Ну а если не разделяет?..
Представим ситуацию: в Думе солидарно
сошлись 30 депутатов, подготовили проект Закона, уговорили большинство Думы их
поддержать, вынесли решение, направили министру и резолюцию, одобряющую и сам
проект закона, а министр эти «соображения о желательности» не принял и вся
работа ушла в архив8. Только в случае министерского одобрения
«соображений о желательности» он, министр, давал «делу движение в
законодательном порядке» (ст. 56), т.е. вносил бы этот проект, из Думы полученный,
на рассмотрение в ту же Думу (ст. 46). Не очень, конечно, эффективная
процедура, но закон есть закон, солидарность министра с мнением большинства Думы
(ее решением) открывала думской инициативе реальную возможность провести закон
через министерство. Госсовет к Верховной власти, за которой оставалось
последнее слово. Вполне допустимая процедура, ведь законы, принятые
полноправным парламентом, получают силу закона по утверждении главой
государства.
Второе Учреждение Думы, как это ни парадоксально, урезало и
уже данное право Думы на ее законодательную инициативу, сделало шаг назад.
Этот юридический трюк заслуживает специального внимания. По второму Учреждению,
даже одобренный министром проект закона не подлежит обсуждению, шлифовке,
принятию и дальнейшему восхождению в Верховной власти. От всей уже проделанной
работы остается лишь «соображение о желательности», своего рода импульс,
челобитная, ибо подготовка проекта закона с чистого листа возлагается на
министра, одобрившего «желательность» соответствующего законодательного предположения
Думы: «соответствующий проект вырабатывается подлежащим министром» (ст. 57).
Проект закона готовит министр, его аппарат, его эксперты, а Думе остается
выразить затем согласие. Конечно, при подготовке министерского проекта
референты министра могут использовать среди других материалов и думский
проект, но могут и не посчитаться с депутатскими разработками. Вольному - воля,
но депутатам воли в этом деле не предоставлено. В той же статье 57 второго
Учреждения Думы говорится, что в случае отказа министра от думского
законодательного предположения Дума получает право создавать комиссию и
готовить свой проект закона. Вроде бы Думе открывают путь — пробуй, твори. Но
только «вроде бы». Это мираж, а не живительный источник. Ведь министр, беря в
свои руки подготовку закона, может придать своему проекту даже антидумскую
направленность, или просто растянуть, отложить подготовку проекта до «греческих
календ». А Дума и в этом случае лишена реальной возможности воздействовать на
министра. Во всяком случае Учреждение таких прав для Думы не предусматривало.
Резюмируя сопоставление двух Учреждений можно сказать, что
второе лишало Думу права на законодательную инициативу даже в тех весьма
скромных размерах, кои нарезались Думе по первому Учреждению (Булыгинскому).
Видные юристы еще весной 1906 г. указывали, что пока Дума
не получит вполне реально поставленного права законодательной инициативы,
реформ не будет. К сожалению, это опасение оправдалось.
Но и вышеперечисленные урезанные права Думы в области
законодательства были еще более умалены полным изъятием из этой инициативы
Основных Законов, почин на изменение которых всецело был оставлен за монархом.
Это было сделано в целях сохранения верховных прав державного вождя от
покушений со стороны весьма ненадежных избранников от земли русской. Творцы
конституции 20 февраля исходили из того, чтобы выработать механизм сочетания
авторитарных и народопредставительных принципов, обеспечить историческую
преемственность власти и, на этой основе традиционности, совершенствовать
государственную систему. Но па практике такого сочетания не получилось.
Политический компромисс между сторонниками и противниками конституционной
монархии не состоялся.
Еще
до созыва Думы 1906 г. политические враги монархии заявляли о недостаточности
конституции 20 февраля: «недостатки этих законов столь несомненны, столь очевидны,
что коренной пересмотр этих законов есть только вопрос времени»10.
Так вещало прокадетское «Право». Приговор вынесли в 1906 году, исполнили через
десятилетие. 10 лет в камере смертников — так можно назвать «самодержавие с
Думой», думскую монархию. Погибли и жертвы, и безжалостные судьи —
и Дума, и монархия.
I Государственная дума действовала всего 72 дня — с 27
апреля по 8 июля 1906 г.
Самой большой фракцией Государственной думы
первого созыва была кадетская.
Правые члены (черносотенцы и октябристы) составляли ничтожное
меньшинство, равное примерно 9% (44 члена).
Председателем I Государственной думы был выбран адвокат и
бывший проректор Московского университета кадет С. А. Муромцев; кадетским был
весь состав президиума.
Основным вопросом I Думы был аграрный вопрос.
Дума рассмотрела и ряд других вопросов и проектов, имевших
весьма актуальное значение (об отмене смертной казни, о гражданском
равноправии, об ассигновании сверхсметных кредитов на продовольственную помощь
голодающим и т. д.). Но правительство не желало считаться с мнением Думы.
Председатель Совета Министров П. Л. Горемыкин отверг аграрные думские проекты,
считая, что их утверждение «безусловно недопустимо», а реакционное большинство
Государственного совета похоронило утвержденный Думой законопроект об отмене
смертной казни. Правительство стремилось занять Думу рассмотрением мелких
законопроектов, получивших впоследствии наименование «думской вермишели».
Недовольное составом и характером деятельности Государственной
думы первого созыва, правительство подготовило ее разгон. 9 июля был
обнародован указ царя о роспуске I Думы и выборах во II Думу. В опубликованном
одновременно манифесте правительство обвиняло Думу в возбуждении революционных
настроений. «Роспуск Думы самым наглядным и ярким образом подтвердил
взгляды тех, кто предостерегал от увлечения «конституционной» внешностью
Думы...»,—писал по этому поводу В. И. Ленин. Часть членов I Думы (около 230
членов), главным образом кадеты и трудовики, не подчинилась указу о роспуске
Думы и, собравшись в одной из гостиниц Выборга, провела два заседания (вечером
9 и утром 10 нюня). Кадетское руководство Думы обратилось к населению с
воззванием, призывая его в знак протеста не платить налоги и уклоняться от
воинских наборов.
Впоследствии членам Думы, подписавшим Выборгское воззвание,
было предъявлено обвинение в возбуждении к неповиновению и противодействию
законам (статьи 51 и 129 Уголовного уложения). Дело 167 членов рассматривалось
в Особом присутствии петербургской судебной палаты в 1907 г. На «Выборгском
процессе» еще раз подтвердилась умеренность взглядов кадетов. Один из лидеров
кадетской фракции оправдывал на суде действия думцев, подписавших воззвание,
тем, что они старались предупредить «новую смуту, новые беспорядки и, может
быть, пролитие крови», и заверял судей, что «уговора распространения воззвания
у нас не было». Суд вынес мягкий приговор (тюремное заключение на 3 месяца,
которое многие уже отбыли, дожидаясь суда).
После роспуска I Думы правительство в условиях спада революции
в начале 1907 г. провело выборы во II Думу. «Для правительства,— писал В. И.
Ленин,— созыв Думы был вынужденной необходимостью. Надо было попытаться еще
раз, при наивысших возможных репрессиях, созвать народное представительство
ради соглашения с буржуазией. Опыт явно не удался. Военно-полевые суды и все
прочие прелести столыпинской конституции чрезвычайно помогли революционной
агитации в незатронутых дотоле массах и дали из глубины мужицких масс левую
Думу».
Из 468 членов Государственной думы второго созыва фракцию
правых составляли лишь 54 члена. Кадеты потеряли почти половину мест (со 179
до 98); зато значительно возросли левые фракции: трудовики имели 104 места,
народные социалисты и эсеры — 94 места. В условиях спада революции большевики
приняли участие в выборах и деятельности II Думы. Социал-демократическая
фракция II Думы состояла из 66 членов (55 членов с решающим голосом)
Несмотря на уменьшение числа мест,
кадеты сохранили руководство и во II Думе; их поддерживали автономисты (76
членов), а не редко и мелкобуржуазные фракции (народных социалистов, эсеров и
трудовиков). Председателем Думы был выбран кадет Ф. А. Головин.
Основным вопросом оставался аграрный вопрос, по которому
каждая фракция предложила свой проект. Проект выступления по аграрному вопросу
в Государственной думе от большевиков был написан В. И. Лениным.
Кроме того, во II Думе рассматривались:
продовольственный вопрос, роспись бюджета на 1907 г., исполнение
государственной росписи, набор новобранцев, отмена чрезвычайного указа о
военно-полевых судах, реформа местного суда.
В процессе рассмотрения всех этих вопросов кадетская
фракция Думы проявляла уступчивость, призывала «беречь Думу», не давать
правительству повод для ее роспуска. Кадеты внесли в свой законопроект ряд
коррективов, сделавших его еще более умеренным, сняли с обсуждения вопрос о
безработице, похоронили внесенный социал-демократической фракцией проект
продовольственной помощи, сняли внесенный трудовиками проект амнистии и т. д.
Мелкобуржуазные фракции трудовиков, эсеров и народных социалистов
блокировались с кадетами в решении ряда вопросов. Эту «анемичность» основного
состава II Думы В. И. Ленин объяснял анемичностью колеблющейся и уставшей от
революции мелкой буржуазии. В социал-демократической фракции преобладали
меньшевики. Эта фракция тоже проявляла нерешительность, допуская иногда ошибки
и шатания в подходе к некоторым вопросам.
II Дума не оправдала надежд правительства. Аппарат Министерства
внутренних дел подготовил втайне от Думы проект нового избирательного закона,
который был настолько реакционным, что даже в Совете Министров, где он
рассматривался, его охарактеризовали как «бесстыжий» проект.
Правительство решило избавиться от
социал-демократической фракции, которая, несмотря на свои политические и
тактические ошибки, оставалась самой революционной фракцией Думы.
1 июня 1907 г. Столыпин потребовал проведения закрытого заседания
Думы, на котором прокурор Петербургской судебной палаты Камышанский предъявил
членам социал-демократической фракции обвинение в подготовке к «ниспровержению
государственного строя» (статья 102, ч. I Уголовного уложения), потребовав
лишения их неприкосновенности и выдачи.
Обвинение основывалось на подложном
тексте солдатского наказа к социал-демократической фракции Думы,
сфабрикованном по заданию начальника петербургской охранки 3.
3 июня 1907 г. был обнародован манифест
и указ о роспуске Государственной думы второго созыва и назначении выборов в
III Думу; одновременно был издан текст нового избирательного закона.
Распустив II Государственную думу,
правительство вскоре осуществило расправу над ее социал-демократической
фракцией. Рассмотрев при закрытых дверях сфабрикованное петербургской охранкой
«дело» социал-демократической фракции, Особое присутствие Сената в 1907—1908
гг. осудило большую часть членов фракции на каторгу и ссылку.
II Дума действовала всего 102 дня.
Кратковременность действий Государственной думы первых двух созыве» объясняется
их левым составом и попытками обсуждать наиболее важные и актуальные вопросы
революции.
События,
разыгравшиеся в России в связи с роспуском Второй Думы и изменением
избирательного закона в историографии проблемы получили наименование третьеиюньского
«переворота». При слове переворот в памяти невольно всплывают фамилии Бонапарта,
Пиночета, латиноамериканских, африканских «вождей» и прочих, свергающих правительство,
расстреливающих парламент и орудийными залпами наводящих «порядок». Орудийных
залпов Россия летом 1907 г. не слышала. Более того, в печати проправительственного
направления разъяснялось, что Император имел полное право сужать и расширять им
же дарованные стране права и учреждения. И с точки зрения монархической системы
координат это так и выглядело. О перевороте говорила леворадикальная и оппозиционная
центристская печать. А большинство народа безмолвствовало: жало, косило, пахало
и сеяло, строило дома, воспитывало детей.
Сам
термин «государственный переворот» появился в оппозиционной печати летом 1907
г. С.А.Муромцев писал в те дни: «Государственный переворот 1905-1906 гг. совершился
так, что политическая сущность его не была официально означена никаким определенным
именем. Если в императорском Манифесте октября 1905 г. было провозглашено в
качестве «непоколебимого» принципа нового порядка то правило, что никакой
новый закон не будет иметь силы без одобрения Государственной Думы, и если это
правило было потом включено в Основные законы в их новой редакции, то, с
другой стороны, в тех же Основных законах в числе эпитетов Императора было
сохранено «самодержец», а законы вообще не содержали в себе никакой
характеристики нового государственного строя. Только однажды, еще в
министерство графа Витте, в официальном журнале промелькнула небольшая
заметка, в которой разъяснялось, что удержанный в Основных законах титул надо
понимать в его наиболее древнем смысле «единодержавия» — в противоположность
многодержавию многих князей, но слово «конституция», начавшее не без упорства
обращаться в либеральной прессе, ни разу не проникло в официальный язык русской
бюрократии. Двусмысленность разъясняется теперь Манифестом 3 июня 1907 г., который
впервые после заявлений 17 октября 1905 года вкладывает определенный смысл в
титул «самодержец», и этот смысл оказывается тем же самым, каковым он почитался
до вышеозначенных заявлений — в то время, когда не существовало еще никаких
признаков конституции. Мы узнали теперь, что конституционный порядок
законодательства вовсе не имеет безусловного значения; при издании нового
избирательного закона он не был вовсе принят во внимание. Только власти,
даровавшей первый избирательный закон, принадлежит право отменить его или
заменить его новым. Таким образом, регулирование избирательного права объявлено
актом, стоящим вне круга конституционного законодательства. Такова новая и
неожиданная мысль, направленная по адресу теоретиков русской «конституции».
Даже органы правых партий сочли нужным отметить в этой мысли, как они выражаются,
некоторую «формальную» неправильность, некоторый «формальный» анахронизм. В
нашем случае следует сказать откровеннее и решительнее. Это — несомненный реликт,
коренным образом изменяющий все существо русского государственного порядка
по сравнению с идеями 17 октября 1905 г. Такого именно поворота событий и
желали правые партии, его добивались консервативные элементы русской бюрократии
и всего русского общества. Они были бы, может быть, еще более удовлетворены,
если бы новый Манифест вообще упразднил всякое народное представительство и
сделал бы попытку полной реабилитации автократического принципа государственного
управления.
Основные
законы возлагают на Сенат обязанность не допускать обнародования законов,
«если порядок их издания не соответствует положениям Основных законов». Но
наивно было бы ожидать, чтобы Сенат в действительности отверг обнародование
нового избирательного закона. И мы знаем, что такое обнародование
воспоследовало беспрепятственно. Важнее — установить, что отречение
правительства от строгого конституционализма таит в себе еще нечто, имеющее
при настоящих обстоятельствах особое значение. Правительство радикально
изменяет свое отношение к крестьянству, таков — центральный пункт
последовавшего «переворота». С давних пор русское правительство привыкло видеть
в крестьянстве лучшую опору автократического строя. Когда два года тому назад
(1905 г.) правительство решило призвать народных представителей к участию в
правлении, то прежде всего оно позаботилось о том, чтобы крестьянские элементы
получили преобладающее положение в составе представительства. Все состояло
тогда под подозрением политической неблагонадежности — только крестьяне
казались верными сторонниками старого режима. В них одних усматривалась твердая
опора против грозивших правительству революционных течений.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
|