Политическое самоопределение России: проблемы выбора

прессом групповых и клановых интересов. В этих условиях ради сохранения и

упрочения государственности как политического механизма представления

публичного интереса в качестве интереса общества в целом приходится идти на

такие ограничения политического плюрализма, которые по критериям развитых

демократий выглядят антидемократическими. Однако в фазе становления

демократии в трансформирующемся обществе они могут быть исторически

оправданы в качестве упорядочивающих мер. Это признают и многие западные

специалисты по России. Так, в частности, З.Бжезинский, оценивая проводимую

В.Путаным политику усиления властной вертикали, указывает, что "ограничения

на определенные аспекты той хаотичной свободы, которая утвердилась на волне

крушения советской системы", были вызваны потребностью в восстановлении

законности и порядка.

Надо иметь в виду, что истоки и измерения российского плюрализма

существенно иные, нежели на Западе. Плюрализм и дробность интересов здесь

не столько следствие постиндустриальных тенденций, сколько результат

экономического и духовного упадка, повлекшего за собой разрушение всей

системы социальных идентификаций и солидарностей. На этой почве и

произрастает хаотичное многообразие интересов, чем-то напоминающее

неупорядоченное броуновское движение, когда все частицы подвержены

бесчисленным случайным воздействиям и потому постоянно меняют свое

местоположение. За годы реформ перед нашими глазами прошла длинная череда

партий, неожиданно появлявшихся и столь же быстро исчезавших. Взгляды и

позиции индивидуальных участников этого политического калейдоскопа тоже

стремительно менялись. Формировались причудливые политические комбинации.

Создавались союзы и объединения-однодневки. Обыкновенные российские

граждане, в большинстве своем выбитые из привычных социальных ниш, были

лишены возможности свободно (важнейшее условие демократии) определиться в

этой системе (точнее, бессистемности) политического беспорядка.

Подобный политический плюрализм отнюдь не способствует демократическому

развитию общества. Напротив, он становится разрушителем мостов согласия и

целостности социума. В такой экстраординарной обстановке предотвратить

сегментацию и распад политической системы можно только одним способом —

поставив предел необузданному политическому плюрализму, введя его в рамки

ответственной демократии. Как решить эту проблему, не порывая с

демократическим курсом развития, который невозможен без политического

плюрализма? Именно с этим вопросом и сталкивается сегодня российское

общество, где после десятилетия разгула полуанархического плюрализма

возникла необходимость упорядочить хаос частных и групповых интересов в

нормативных границах правового демократического государства.

Думается, что в политике нынешней российской власти присутствуют и даже в

какой-то мере срастаются два компонента: укрепление государственности и

усиление авторитарных тенденций. Разделить эти две составляющие чрезвычайно

трудно. Во всяком случае, в действиях Президента грань между ними ясно не

просматривается. Тем не менее, выбор должен быть сделан. Общество

приближается к бифуркационной точке, когда надо будет определиться: либо

новый тур демократических перемен, либо ужесточение авторитаризма. От этой

точки власть может эволюционировать либо к сильной демократии, либо к

неприкрытому авторитаризму. В каком направлении пойдет развитие, зависит от

общей динамики политической жизни, от конфигурации сил на политической

арене, что, естественно, связано с решением всего комплекса экономических и

социальных проблем.

К сожалению, антиномичность дилеммы демократия versus авторитаризм

затрудняет выбор. Все больше признаков того, что движение к точке

бифуркации замедляется. Возникает некое неустойчивое равновесие, своего

рода "бифуркационный застой". В любом случае есть немало оснований

предполагать, что в вязкой трясине авторитарно-демократической

антиномичности выбор пути политического развития России снова будет смазан,

растянется по времени, распадется на чередующиеся этапы прорывов к

демократии, попятных шагов к авторитарной практике, застойных стадий

равновесия.

Подтолкнуть общество, "зависшее" между демократией и авторитаризмом, к

решающему выбору могла бы демократическая энергетика гражданского общества.

Это позволило бы уравновесить усиление вертикали власти развитием системы

горизонтальных сетевых связей гражданских институтов и объединений. Однако

здесь мы сталкиваемся с другой антиномичной дилеммой:

гражданское общество versus система корпоративистских отношений.

Горбачевская перестройка дала толчок формированию в России гражданского

общества. Частные интересы высвободились из-под пресса государственной

монополии на собственность, наметились главные линии их структурирования.

Возникли многочисленные самодеятельные организации, объединения,

ассоциации, их деятельность получила вполне удовлетворительную нормативно-

правовую базу.

Но, как показывает опыт того же Запада, для развития полноценного

гражданского общества — носителя энергии общественной самодеятельности

нужны многие десятилетия. В России оно пока очень хрупко и неустойчиво.

Разобщенность превалирует над солидарностью. Частные интересы аморфны,

слабо кристаллизованы. Наемный труд плохо организован. Профессиональные

союзы еще не обрели самостоятельности и не освободились от патерна-листских

иллюзий. Не стали авторитетными выразителями общих интересов национального

капитала и объединения предпринимателей и банкиров. В их политике и

деятельности слишком велик удельный вес корыстных расчетов соперничающих

олигархических групп, действующих главным образом в сфере финансов и

сырьевых ресурсов.

Надо отметить, что рост влияния корпоративных интересов и организаций —

общая черта современного мирового развития. Далеко не случайно XVIII

Всемирный конгресс политологов, состоявшийся в 2000 г. в Канаде, был

посвящен обсуждению вопроса о том, станет ли XXI в. началом тысячелетия

корпоративизма. Повсюду в мире наблюдается усиление могущества и

мобильности ТНК, которые нередко навязывают свою волю правительствам,

осуществляют диктат в мировой политике. Эти тенденции несут в себе

серьезнейшую угрозу перспективам демократии на планете.

Во второй половине XX в. в ряде западных стран сложилась конструктивная

практика корпоративных переговоров между объединениями групповых интересов

и государственными институтами. В рамках согласительного процесса взаимных

консультаций и обязательств частные интересы труда и капитала были подняты

на уровень прямого диалога с государством, что во многом способствовало

достижению общенационального согласия и политической стабильности, На такой

базе и сформировались европейские социальные государства. Конечно, подобной

форме корпоративизма тоже присущи определенные антидемократические черты

(монополизация представительства интересов труда и капитала, дискриминация

частных интересов вне согласительного процесса и т.п.). В демократических

странах эти черты или, по меньшей мере, их крайние проявления

нейтрализуются системой сдержек и противовесов, устанавливаемых развитым

гражданским обществом и правовым государством. Однако и там все чаще звучат

голоса о кризисе корпоративной модели трехстороннего сотрудничества,

поскольку растущая мощь корпораций обеспечивает им все более явное

превосходство в диалоге с национальным государством и гражданским

обществом.

В России же корпоративистские тенденции разрастаются практически

беспрепятственно. Здесь нет социально-политической среды, которая могла бы

"облагородить" корпоративные нужды и вожделения, поставить их в рамки

демократического плюрализма интересов и взглядов. Коррупция, поразившая

общество и охватившая по существу весь государственный аппарат, создала

тепличную среду для государственно-бюрократического, криминально

окрашенного корпоративизма, олицетворяющего не публичные общественные

потребности, а корыстные устремления политических кланов, "теневиков" и

чиновников, связанных с мафиозными группами. Фактически в России речь идет

о прямом противоборстве между нарождающейся демократией и олигархией. И

если последняя не будет оттеснена от пульта государственного управления и

лишена возможности непосредственно либо опосредованно навязывать обществу

свою волю, то в стране восторжествует уродливый, паразитический

корпоративизм, несовместимый с демократическим строем.

Нынешняя власть предпринимает некоторые шаги к тому, чтобы поставить всех

предпринимателей в равные условия, ограничить политические амбиции

олигархов, дать отпор коррупции и криминалу. Но достаточно ли проводимых

мер, чтобы "цивилизовать" российский корпоративизм? Как бы то ни было, эти

меры должны быть подкреплены серьезной отработкой правовых механизмов

отстаивания корпоративных интересов, а также ростом активности и влияния

организаций гражданского общества. Пока же выбор в рамках антиномии

гражданские versus корпоративные отношения не менее сложен и труден, чем по

оси демократия — авторитаризм.

Даже в зрелом гражданском обществе возникают противоречия между

собственно гражданскими и сугубо групповыми интересами. Ведь в фундаменте

гражданских организаций лежат различного рода частные интересы, среди

которых встречаются и такие, которые расходятся с интересами социума в

целом и даже противостоят им. Иными словами, в гражданском обществе

возникают очаги "частного эгоизма", отторгающие общественные начала

публичной политики.

В данной связи можно сослаться на заключения американского социолога

Д.Белла, проанализировавшего деятельность Ассоциации сообществ по месту

жительства (Residential Community Association), объединяющей свыше 50 млн.

американцев. Цель Ассоциации — создание комфортных условий проживания

(рекреационная и спортивно-оздоровительная инфраструктура, бытовые

удобства, охрана от посторонних) в небольших микрорайонах, населенных

состоятельными людьми. В результате на территории пригородов возникают

благоустроенные социальные мини-сферы, замкнутые очаги благополучия,

отгороженные от остального населения. Более того, Ассоциация побуждает

своих членов участвовать в публичных делах лишь в меру собственных

эгоистических устремлений, нередко в ущерб общественным интересам,

действовать не в качестве граждан, а в качестве "приватизированных

индивидов". Тем самым утрачивается важнейшее свойство гражданского общества

как источника демократической культуры и политического сознания. "Вместо

того чтобы быть школой гражданской доблести и формирования приверженности

общему благу, — констатирует Белл, — Ассоциация учит своих участников

действовать в оппозиции к интересам более широкого сообщества".

К слову сказать, "приватные мини-сферы" множатся и в современной России.

Благоустроенные элитные зоны проживания новых русских отгорожены от

"чужаков" высокими заборами и вооруженной охраной. Трудно ожидать, чтобы их

обитатели ревностно отстаивали общее благо и гражданские интересы.

Структурирование частных интересов — необходимое, но недостаточное

условие развития гражданского общества. Мера зрелости последнего

определяется тем, насколько частные интересы сопряжены с публичными. Если в

организациях гражданского общества начинают доминировать частные

эгоистические интересы, то эти организации превращаются из гражданских в

кор-поративистские, не способные выступать в качестве общественной основы

демократического строя. О том, что гражданское общество не может сложиться

на базе одних только частных интересов, писал еще Гегель. Гражданское

сознание и ответственность рождаются лишь в результате соединения

"частного" с "публичным". Но чтобы добиться такого соединения, как

справедливо указывал немецкий философ, "нужна борьба с частным интересом и

страстями, трудная и продолжительная дисциплина".

В нынешней России налицо явный приоритет групповых и клановых интересов

над гражданскими, общенациональными. В связи со слабостью личностного

начала в политической жизни страны, а также с неразвитостью публичной сферы

как арены общественной рефлексии по поводу того, кто мы, куда идем и как

надо решать наши проблемы, сопряжения частных и публичных интересов не

происходит или же оно идет очень медленно.

Продвижение к зрелому гражданскому обществу требует преодоления

ограниченности частных интересов. Россия сегодня находится лишь в начальной

стадии борьбы с эгоистическими интересами корпоративного характера, пока

преобладающими в ее социально-экономической и политической системе. Ключом

к решению этой важнейшей проблемы, позволяющей сбалансировать полюса

антиномии гражданского и корпоративного, могли бы стать всемерная поддержка

и развитие публичной сферы как открытого форума для диа-ппгя политических и

гоажданских сил. Еще одна ось политического самоопределения России проходит

через антиномию унитарное государство versus федерация. Следует отметить,

что на протяжении большей части российской истории данной антиномии не

существовало. Россия была унитарным государством имперского типа. Симптомы

кризиса унитаризма появились лишь в начале XX в. В результате революции

империя пала. Ленин, подобно большинству марксистов того времени, был

сторонником унитарного государства. Но как крупный политик он понимал, что

сохранить целостность страны на основе унитарных принципов невозможно.

Тогда-то и родилась идея советской федерации. Однако в своем практическом

воплощении (может быть, за исключением начального периода) вновь созданная

федерация по сути оказалась лишь разновидностью унитарного государства,

жестко управляемого из центра. Иными словами, Россия фактически не имела

опыта федеративного устройства. Поэтому ее политическая культура

(менталитет, психология), а соответственно — и политическая практика

проникнуты духом унитаризма.

В годы брежневского застоя и особенно с развертыванием горбачевской

перестройки кризис унитарной системы государственного устройства и унита-

ристской идеологии приобрел острые формы. Именно он и питал идеи (равно как

и иллюзии) "нового федерализма", наполняя реальным содержанием

рассматриваемую антиномию.

Реформы второй половины 1980-х годов открыли возможность создания в

стране демократической федерации. Эта возможность была упущена, и Советский

Союз развалился. Между тем, стремясь заручиться поддержкой региональных

элит, Президент Б.Ельцин провозгласил неограниченный суверенитет уже

субъектов РФ и пошел на такое перераспределение полномочий между ними и

Центром, которое крайне ослабило управленческую вертикаль и поставило под

вопрос само существование целостного Российского государства. В ряде

регионов начали набирать силу центробежные тенденции, наиболее отчетливо

проявившиеся в чеченском мятеже. Некоторые республики внесли в свои

конституции положения, противоречившие Основному Закону РФ, ограничили

налоговые платежи в федеральный бюджет, отказались проводить набор в армию.

Острейшей проблемой стало правовое неравенство субъектов Федерации.

Области, в особенности экономически мощные, требовали уравнять их правовой

статус со статусом национальных республик. Российская Федерация все больше

приобретала черты конфедерации, несущей в себе зародыши распада.

В этой ситуации единственным способом сохранить государственную

целостность страны было восстановление административно-политических рычагов

централизованного управления. На решение данной задачи и направлен нынешний

курс В. Путина. Не подрывает ли он федеративные начала государственного

устройства? Разумеется, любая централизация несет с собой "авторитарный

соблазн", и не всякая власть, тем более в стране с давними автократическими

традициями, способна противостоять искушению. Поэтому укрепление

государственной вертикали должно сопровождаться созданием сбалансированной

системы сдержек и противовесов как в самой власти (разделение полномочий),

так и в обществе (развитие гражданских инициатив и организаций).

Выше уже говорилось, что в политике путинской администрации грань между

укреплением государственности и авторитарными поползновениями власти четко

не обозначена, затушевана. С одной стороны, меры по упрочению властной

вертикали (разделение страны на федеральные округа во главе с полномочными

представителями Президента; изменение порядка формирования Совета

Федерации; приведение регионального законодательства в соответствие с

Конституцией РФ; усиление государственного влияния на средства массовой

информации) нейтрализовали сепаратистские тенденции в регионах. С другой —

следствием их проведения стало ограничение демократических норм общественно-

политической жизни. Это проявилось, в частности, в сужении полномочий

региональных и муниципальных органов власти, в доминировании исполнительных

структур над законодательными и судебными, в ущемлении свободы СМИ.

Пока дилемма унитаризм versus федерализм далека от решения. Главный

камень преткновения — отсутствие сбалансированных отношений между Центром и

субъектами Федерации, что отчетливо ощущается как на уровне теоретических

представлений, так и в практической политике. О том, насколько мощные

препятствия стоят на пути формирования "нового федерализма",

свидетельствуют и бюджетное противостояние Центра и регионов, и

недопустимая асимметрия в структуре РФ, и кровоточащая рана Чечни —

источник интоксикации всего федеративного организма.

Удастся ли центральной власти достаточно четко определить линию

размежевания между сильной государственностью и засильем центральной

бюрократии? От решения этого вопроса во многом зависит, станет ли наша

страна демократической федерацией или же превратится в унитарное

государство авторитарного типа.

Три антиномии политического развития России органически связаны между

собой. Выбор по каждой из них неизбежно сопряжен с выбором по двум другим.

Политическое самоопределение России — комплексная проблема, решение которой

возможно лишь в русле единой стратегии развития и модернизации всех сторон

жизнедеятельности общества. Выработка такой стратегии требует времени и

опыта, общественного диалога и хотя бы минимума национального согласия.

Ярко выраженная антиномичность существующих дилемм усложняет формирование

этих необходимых предпосылок общенационального политического выбора. В этом

заключается одна из причин, почему российское общество так долго и так

трудно проходит через узловую точку бифуркационного выбора. Скорее всего,

длительного "бифуркационного застоя", т.е. такого состояния социума, при

котором выбор назрел, но ни общество, ни власть не готовы сделать его здесь

и сейчас.

Пройдя несколько циклов реформ, Россия пока не самоопределилась

политически. Выбор в пользу демократии еще не только не сделан, но и далеко

не предрешен. Наша страна вполне может самоопределиться и как авторитарное

общество. Для российского государства и его граждан такой исход обернется

новыми тяжкими испытаниями и невосполнимыми потерями. Чтобы этого избежать,

необходимо сконцентрироваться на развитии тех полюсов антиномий

политической жизни, которые представлены демократией, гражданским

обществом, демократическим федерализмом.

Россия имеет богатый опыт решения рокового для нее противоречия между

демократией и авторитаризмом на автократической основе. Все подобные

эксперименты кончались крахом или заводили в тупик. Не пора ли нам

собраться с силами и решить указанную антиномию в пользу демократии?

Страницы: 1, 2