Либерализм

и т. и. Это были учителя, врачи, агрономы, статистики. Земцы значительно

активизировались в конце 70 — начале 80-х годов. Импульсом для их

активности стала правительственная политика урезания прав земств, даже тех

ограниченных, которые первоначально были даны им. В противном случае, по

справедливому мнению известного дореволюционного исследователя земств

Белоконского, земские деятели вполне могли на многие годы сосредоточиться

на мирной культурнической работе. Правительственное же наступление на

земства, особенно в период контрреформ, подталкивало земцев к политической

активности. Черниговское, Полтавское, Самарское, Харьковское земства

вступили в открытую конфронтацию с петербургскими властями, потребовав

созыва представителей всех сословий — Земского собора. За это выступление

лидер тверского земства Иван Петрункевич был выслан из Твери под надзор

полиции, заслужив тем самым славу «земского революционера»,

Земское движение к концу 70-х годов отработало основные требования

своей политической программы: политические свободы (свободы слова, печати и

гарантии личности) и созыв Учредительного собрания. Для достижения этих

целей в 1880 году была создана «Лига оппозиционных элементов» или «Земский

союз». Это была первая либеральная организация в России. В 1883 году в

Женеве профессор Киевского университета Михаил Драгоманов издавал журнал

«Вольное слово» в качестве официального органа «Земского союза». И

организация, и журнал возникли явочным порядком, нелегально, вопреки

принципиальным установкам земского либерализма. Последний всегда

отмежевывался от радикализма. Существование и «Земского союза» и «Вольного

слова» было непродолжительным. Следующий этап земского движения начался в

середине 90-х годов. Его кульминацией стало образование в январе 1904 года

Союза земцев-конституционалистов и проведение своего съезда осенью того же

года. На съезде они потребовали введения политических свобод, уничтожения

сословных, религиозных и иных ограничений, развития местного

самоуправления, участия «народного представительства как особого выборного

учреждения в осуществлении законодательной власти, и в установлении росписи

доходов и расходов и к контроле за законностью действий администрации».

Лидерами направления были Д. Шипов, Н. Стахович, А. Гучков и др. Земский

либерализм в некотором отношении был приземленнее, реалистичнее и

почвеннее, чем «Академический». Сторонники же последнего в новых условиях

начала XX века, отдавая дань заслугам земцев, считали их в политическом

отношении недостаточно радикальными.

Речь идет о новой генерации либералов, чья активная деятельность

началась в середине 90-х годов XIX века. И сам российский либерализм вместе

с ним вступил в новый этап своего существования. М. Туган-Барановский и П.

Новгородцев, Д. Шаховский и кн. Е. и С. Трубецкие, М. Ковалевский и П.

Виноградов, П. Милюков и Н. Бердяев. Цвет отечественной интеллигенции

тяготел к либеральному движению. Но особенно большую роль в развитии

либерализма на этом этапе сыграл Петр Бернгардович Струве (1870—1944). Он

происходил из семьи крупного царского сановника. Отец был губернатором

Перми и Астрахани. Он учился в Петербургском университете и за границей: в

Германии и в Австрии. Струве считал себя экономистом, его магистерская

(1913 г.) и докторская (1917 г.) диссертации были посвящены проблеме цены и

стоимости. С 1906 по 1917 гг. он преподавал политэкономию в Петербургском

технологическом институте. Вместе с тем, он был и юристом, историком,

философом, глубоким политическим мыслителем. Свою безмерную эрудицию и

неординарные интеллектуальные способности он направлял на поиск

исторического пути своей родины — России. Струве не был прост и легок в

межличностном общении, но зато поразительно последователен в определении

главной жизненной цели. Превращению России в свободную страну он посвятил

всю трудную и долгую жизнь. Он практически никогда не был состоятельным

человеком, зачастую не хватало элементарного достатка. Когда же агенты

японской разведки явились к нему в 1904 году с предложением денег за

оппозиционную деятельность, Петр Бернгардович «спустил» их с лестницы. А

буквально за несколько дней до смерти он пришел в ярость, увидев в своем

доме русского эмигранта, который пошел на службу к нацистам: «Они — враги

всего человечества... Они убили самую драгоценную вещь на свете: свободу...

Я живу как нищий. У меня ничего нет и никогда не было. Я умру нищим. Я

пожертвовал всем ради свободы».

За полвека своей активной деятельности П. Струве пережил значительную

идейную эволюцию. Одна из наиболее заметных подвижек произошла как раз на

рубеже XIX—XX веков. Это был окончательный разрыв с марксизмом, который в

социалистической прессе, а затем и в советской историографии неизменно

квалифицировался как «ренегатство». Между тем, как мы уже отчасти

показывали выше, в сюжете о становлении социал-демократических организаций,

это далеко не так. Стремясь понять изменяющуюся действительность, П.

Струве, не будучи догматиком, действительно эволюционировал в вопросах

мировоззрения, программы и политической тактики, но по сути он никогда не

изменял себе. Он никогда не изменял тем ключевым идеям, которые составляли

основу его мировоззрения, сложившегося в юности, еще до его «марксистского»

и «социалистического» периода. Это были либерализм, государственность,

«национализм» и западничество. Либерализм означал признание свободы

личности как главной человеческой ценности, которая позволяет человеку

самореализоваться. Струве видел смысл жизни человека в

самоусовершенствовании, необходимым условием для чего является духовная и

политическая свобода.

Государство является одним из главных культурных достижений мирового

развития. Оно — организатор и примиритель. С этим связано бережное,

трепетное отношение Струве к российской государственности. В соответствии с

чичеринской традицией Струве видел в государстве гаранта свободы личности.

Поэтому идеи государственности и человеческой свободы нисколько не

противоречили друг другу, а наоборот, органично дополняли друг друга.

«Национализм» Струве тождественен понятию «патриотизм» в современном

русском лексиконе. Струве любил русский народ и Россию, свою Родину и был

убежден в огромных способностях и возможностях русской нации. Историческую

задачу он как раз и видел в том, чтобы снять препятствие для их полного

развития. Национальный патриотизм Струве соединялся с западничеством, столь

типичным практически для подавляющего большинства отечественных либералов.

Их западничество заключалось отнюдь не в стремлении к слепому копированию

государственного устройства или образа жизни «передовых» европейских стран

и Америки, «...самому ценному, что было в содержании европейской культуры,

вообще нельзя «научиться» так просто, а надо это нажить самим, воспитать в

себе...». «Единственная область, где народы действительно сплошь подражают

друг другу, — это область науки и техники; во всем остальном они, худо ли,

хорошо, только приспособляют свои собственные учреждения к новым

требованиям, которые по временам, если не постоянно возникают в их

собственной среде. Они приспособляют их, видоизменяя. Эти изменения часто

вызываются иностранными образцами, но они только в том случае пускают в

стране корни, когда не противоречат прямо всему тому наследию прошлого,

которое слагается из верований, нравов, обычаев и учреждений известного

народа» 1841. Но в то же время они полагали, что именно западные страны

демонстрируют магистральный путь развития человеческой цивилизации, путь

прогресса. Россия может раскрыть свои необозримые потенциальные

возможности, только вступив на эту общечеловеческую дорогу.

Таким образом, в идейной эволюции П. Струве либерализм был первичен, а

марксизм и социализм — вторичен; либерализм был константой, а марксизм и

социализм — переменными. Политическая свобода в России была главной

жизненной целью; рабочее же движение, идеологией которого стал марксизм и

социализм — главной общественной силой, способной добиться ее в России. В

90-е годы XIX века Струве, как и многие будущие либералы, был искренне в

этом убежден. Российская социал-демократия была для них, прежде всего,

демократией. Отход сторонников либерального мировоззрения от российского

рабочего движения рано или поздно, но был неизбежен. Персональная эволюция

Струве в этом смысле была сигналом окончания «марксистского» периода и

вступления в новый, более адекватный сути либерализм. В философии это был

отказ от позитивизма и переход к неокантианству, что нашло отражение в

известном сборнике «Проблемы идеализма». В области программы и тактики —

«новый» либерализм.

2. ”НОВЫЙ” ЛИБЕРАЛИЗМ.

Возникновение «нового» либерализма на рубеже XIX—XX вв. было напрямую

связано со значительной активизацией всего либерального движения в это

время. Отказ нового царя Николая II пойти навстречу их требованиям побудил

либералов к изданию собственного нелегального печатного органа. Им стал

выходивший с 1902 по октябрь 1905 гг. журнал «Освобождение». Его бессменным

редактором, автором многих принципиальных статей был Струве. К осени 1903

года в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе и других городах действовали

местные кружки сторонников «Освобождения», которые стали зародышами первой

политической либеральной организации в России. Официально начало «Союзу

освобождения» было положено летом 1903 года, когда в Швейцарии сторонники

журнала решили приступить к формированию общероссийской организации. В этом

совещании принимали участие кн. Долгоруков, кн. Шаховской, И. Петрункевич,

С. Булгаков, Н. Бердяев, С. Прокопович, Е. Кускова. В январе 1904 года в

Петербурге состоялся 1 съезд представителей местных организаций. На нем

были приняты программа и устав «Союза освобождения», избран совет

организации во главе с патриархом земского либерализма И. Пстрункевичем. II

съезд «Союза», проведенный в октябре 1904 года в Петербурге, обсужден

вопрос о проведении банкетной кампании в ноябре 1904 года в связи с 40-

летием судебной реформы. «Союз освобождения» был наиболее радикальной

либеральной организацией из возникших в пореформенное время. Радикализм

«новых» либералов был далеко не случайным, а глубоко осознанным.

Пониманию сути «нового» либерализма способствует классификация видов

либерализма, которую накануне революции дал другой его видный деятель Павел

Николаевич Милюков (1859—1943 г.). Профессиональный историк, защитивший в

1892 году блестящую диссертацию, посвященную оценке реформаторской

деятельности Петра 1, он получил «пропуск» в политику именно благодаря

своей научной и преподавательской деятельности. За отдельные

«прогрессивные» намеки в лекциях он был уволен из Московского университета,

отправлен в ссылку и получи репутацию опального общественного деятеля.

Широко известен он стал после выхода первого издания его знаменитых

«Очерков по истории русской культуры» (1896 г.), которые были его авторской

концепцией истории государства российского. В результате тщательной и

многолетней разработки таковой сложилось политическое мировоззрение и

принципы политического поведения, на основе которых строилась вся

деятельность бессменного лидера Партии конституционных демократов, каковым

П. Милюков стал с 1905 года.

В частности, в бесцензурной, изданной для западного читателя книге,

последнюю строчку которой П. Милюков дописывал в день убийства великого

князя Сергея Александровича, т. е. 4 февраля 1905 года, он сделал вывод о

том, что роль либерального движения в становлении политических демократий

разных западных стран не была одинаковой. В зрелых, вполне развитых

англосаксонских демократиях ( США, Англия ) главным двигателем прогресса

был либерализм. В Германии же, которую Милюков относил к странам с новой и

гораздо менее развитой политической жизнью, либерализм был политически

немощным. К этой же группе стран Милюков относил и Россию, но полагал, что

особенности расстановки общественных и политических сил здесь выражены еще

рельефнее, чем в Германии. Если для этой страны понятие «либерализм»

устарело, то в России умеренное течение политической жизни (в терминологии

Милюкова — одно из двух в России; второе — радикальное — Л.С.) только очень

условно можно назвать этим западным термином. «Сейчас в России, — писал

Милюков, значение термина «либерализм» одновременно и расширено и

превзойдено. Он включает в себя гораздо более радикальные группировки, по

той простой причине, что любая более или менее передовая мысль в прессе

может вызвать гонение. Термин «либерализм» в России устарел не потому, что

его программа реализована. Программа классического либерализма представляет

собой только первый шаг, который должен быть совершен. Но политическая и

индивидуальная свобода не могут быть абсолютными ценностями, как это

считайтесь в начале эры свободы во Франции... Люди, называющие себя

либералами в России, придерживаются гораздо более передовых взглядов. А

первым глотком политической свободы им будет дан какой-то другой термин, в

то время как это будет использоваться для обозначения позиций

консервативных групп».

Таким образом, важнейший урок, извлеченный из европейского и, прежде

всего, немецкого политического опыта, заключался в том, что для сохранения

своих позиций в политической жизни России либерализм здесь должен быть

более радикальным, чем классическая теория свободы. И это вовсе не был

призыв к измене старому, доброму либерализму нового времени. Мы видим в

концепции Милюкова попытку сохранить сущность либерализма, расширив его

содержание и изменив форму. При этом краеугольный камень классического

либерализма — индивидуальная и политическая свобода— ни в коем случае не

исключался из программы отечественных свободомыслящих. Он признавался

первым, необходимым, но недостаточным для существования либерализма в

качестве значительного политического течения в сложных исторических реалиях

начала XX века. Немецкий либерализм не сумел модифицироваться таким

образом, а потому не сумел сыграть в политической жизни своей страны

достаточно заметной роли. В период активной выработки своей политической

физиономии российские либералы видели одну из главных задач в том, чтобы не

повторить печальной участи своих германских идеологических собратьев. Выход

ведущие идеологи дореволюционного периода П.Б. Струве и П.Н. Милюков видели

в радикализации программы и тактики. Продискутированная на страницах

«Освобождения» и нашедшая воплощение в так называемой Парижской

конституции, т. е. проекте «Основных государственных законов Российской

империи», принятой группой членов «Союза освобождения» в марте 1905 года,

программа включала ряд основополагающих позиций классического либерализма —

требование прав человека и народного представительства. Перечисление прав

человека выполняло, в представлении идеологов российского либерализма,

функцию, аналогичную французской «Декларации прав человека и гражданина».

Такие декларации на рубеже XIX—XX веков уже не было принято включать в

программы политических партий. Но специфика России — политический произвол

— требовала зафиксировать на этом внимание.

Необходимость политического представительства была сформулирована уже в

первой программной статье «От русских конституционалистов»: «Бессословное

народное представительство, постоянно действующее и ежегодно созываемое

верховное учреждение с правами высшего контроля, законодательства и

утверждения бюджета». По вопросу о форме государственного устройства,

структуре народного представительства не было ни единодушия, ни

определенных официальных формулировок, хотя большинство либералов, конечно

же, склонялось к признанию конституционной монархии как наиболее отвечающей

историческим условиям развития российского народа. Разные точки зрения

высказывались и по поводу внутреннего устройства законодательного органа.

По мнению Милюкова, Россия могла бы перенять опыт Болгарии, с ее

однопалатным народным собранием. Авторы парижской конституции детально

разработали механизм функционирования двухпалатного парламента,

позаимствовав многое из американской конституции.

Радикализм программных требований проявлялся, прежде всего, в идее

бессословного народного представительства, во всеобщем избирательном праве

и в признании «государственного социализма», т. е. активной социальной

политики государства в интересах широких масс трудящихся.

В то время всеобщее избирательное право не стало нормой жизни

«передовых» политических наций. По мнению либералов, в России альтернативы

«четырехчленке» (всеобщее, равное, прямое избирательное право и тайное

голосование) не было. Его необходимость они обосновали как раз

специфическими условиями политического развития своей страны. В

объяснительной записке к парижской конституции Струве писал: «При наличии

крепкой революционной традиции в русской интеллигенции, при существовании

крепко организованных социалистических партий, при давнем и глубоком

культурном отчуждении народных масс от образованного общества, — всякое

разрешение вопроса о народном представительстве, кроме всеобщего

голосования, будет роковой политической ошибкой, за которой последует

тяжелая расплата».

Разработав серьезную программу решения двух острейших социальных

вопросов России — аграрного и рабочего, российские свободомыслящие тем

самым извлекли урок из опыта своих немецких собратьев. Последних они резко

критиковали за то, что они выступили против всякого вмешательства

государства в отношения между рабочими и предпринимателями: «Быть может,

жесткий урок научит Рихтера и его единомышленников, что разумное

регулирование этих отношений со стороны парламента и правительства вовсе не

нарушает основных требований либерализма; — наоборот, требуется ими, так

как иначе индивидуальная свобода может явиться пустым словом» 1,89}-.

Содержание аграрной и рабочей программы не приняли в данный период

определенных очертаний, но сам факт убежденности в необходимости таких

требований в программе либеральной партии очень показателен.

Особенно отчетливо радикализм либералов начала XX века, именно

предреволюционного периода проявился в политическом поведении, в отношении

к революции, к русско-японской войне и к российскому социалистическому

движению. Нет сомнений в том, что отечественные либералы были

эволюционистами, справедливо полагая, что любая революция проката

колоссальными историческими издержками. В этом их убеждал, прежде всего,

опыт Великой французской революции, но они были слишком умны и

наблюдательны, чтобы абсолютизировать эволюцию как способ решения

общественных проблем. Даже Б. Чичерин допускают при определенных

исторических условиях неизбежность революции. В обстановке же

революционного кризиса в России начала XX века, крайне недальновидной

политики царской бюрократии не признавать необходимости радикальных

изменений могли только очень недалекие «человеки в футлярах». В новейшей

историографии справедливо утверждается, что российские либералы признавали

политическую, но не социальную революцию, хотя до последнего старались

использовать и надеялись на любой шанс предотвратить се. «Гражданский мир и

самодержавие несовместимы в современной России»... «Активную, революционную

тактику в современной стадии русской смуты я считаю единственно разумной

для русских конституционалистов», — писал Струве. При этом он всегда

оговаривал, что революцию нельзя понимать узко, т. е. сводить ее к

использованию физического насилия: «С революцией умные, истинно

государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ

борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав

се цели, стремиться изменить только ее методы».

С такой достаточно радикальной позицией связана и тактика, которую

предложила часть либералов во время русско-японской войны. Далеко не все из

них заняли патриотические позиции. П. Милюков считал крайне опасной

поддержку военной авантюры самодержавия и выдвинул лозунг «Долой

самодержавие?». Полемика между Милюковым и Струве на страницах

«Освобождения» закончилась открытым признанием Струве несостоятельности

своей первоначальной патриотической позиции.

Наконец, важнейшей отличительной особенностью утробного периода

либеральных партий в России было в высшей степени лояльное отношение к

рабочему движению и социалистическим организациям. Социализм в России

рассматриваются как самое крутое и значительное политическое движение.

«Социализм в России, — писал П. Милюков, — более чем где-либо еще,

представляет интересы демократии в целом. Это делает его роль более важной,

чем в странах с более и ранее развитой демократией». Российское рабочее

движение, по мнению Струве, с 90-х годов прошлого века стало главной

демократической силой и подготовило то широкое и всестороннее общественное

движение, которым обозначилось в России начало XX века. Отсюда следовал

чрезвычайно важный тактический вывод: конфронтация с такой крупной

политической силой опасна и чревата политической смертью, что произошло с

немецкими либералами. «Русскому либерализму не поздно еще занять правильную

политическую позицию — не против социальной демократии, а рядом и в союзе с

ней. Таковы уроки, даваемые нам всей новейшей историей великой соседней

страны».

И это стремление к политическому союзу прежде всего с социал-

демократией («Самая влиятельная русская революционная группа» (социал-

демократия) и ее орган («Искра»), во главе которого стоят люди серьезно

образованные, с солидными знаниями и недюжинными дарованиями»), не было

благим пожеланием или теоретическим рассуждением. Попытки создать коалицию

с социал-демократами предпринимались неоднократно. Большие надежды внушают

позитивный с этой точки зрения опыт сотрудничества различных общественных

сил в середине 90-х годов, получивший название «легального марксизма». И

кое-что накануне событий 1905 года удалось сделать. В 1904 году в Париже

либералам удалось созвать беспрецедентную в отечественной истории

конференцию оппозиционных сил, в которой принимали участие представители

различных либеральных организаций, эсеры, национальные социал-демократии

(большевики и меньшевики отказались). Это был шаг к созданию своеобразного

народного (фронта. Идея объединения всех оппозиционных сил в борьбе против

самодержавия была заветной целью «Освобождения» и самого Струве. Не

переоценивая значение Пражской конференции, все-таки следует признать, что

нечто существенное в этом направлении удалось сделать. Политический же союз

в полном объеме не удалюсь осуществить главным образом из-за непримиримой

позиции социалистов. Либералы явно переоценили способность революционных

партий к политическим компромиссам, к конструктивной демократической

деятельности. «Возможно, что у нас образуется рабочая партия нового типа,

средняя между английским рабочим либерализмом и доктринальной социал-

демократией Германии».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Таким образом, российские либералы вели интенсивный поиск формулы

либеральной партии в не совсем типичной европейской стране начала XX века.

В процессе этого поиска либерализм стал менее академическим, более

почвенным, чем это было во второй половине XIX века. Они своевременно

поняли, что как в западных странах, так и в России время классического

либерализма миновало. Принципиальными элементами созданной либералами

модели политической демократии в России были радикальный либерализм,

ориентированный на активную социальную политику государства и лояльный 110

отношению к организациям трудящихся. Стержнем российской демократии должен

был стать союз «нового» либерализма и социалистических сил.

Однако, отойдя от ортодоксального вида, либерализм в России стал

«новым» на более европейский, а не на русский манер. Его идеи были в

большей мере теоретическим синтезом достижений мировой либеральной мысли,

чем почвенным вариантом. В его поиске в этот, предшествующий событиям

1905—1907 гг., период либералы остановились посредине. С одной стороны, они

оказались чересчур радикальными новыми в сравнении с классическим

либерализмом — в оппозиционности самодержавию, в иллюзорных надеждах на

конструктивный потенциал социалистического движения. И, видимо, проскочили

первую почвенную отметку, к которой часть либералов вернулась после и под

влиянием революционных событий 1905—1907 гг. С другой, их либерализм

оказался недостаточно радикальным в части социальных программ. Причем дело

здесь не столько в недостаточной решительности к осуществлению: в

стремлении соединить элементы либерализма и социализма они, пожалуй,

уловили всемирную прогрессивную, антитоталитарную тенденцию. Но они не

пошли по этому пути до конца, не поняли неотложности и, особенно,

приоритетности социальных проблем в России.

ЛИТЕРАТУРА.

1. Журавлев В.В. Политическая история России. - М: Юристъ, 1998 г.

2. Леонтович В.В. История либерализма в России (1762-1914) - М: 1995 г.

3. Макаренка В.П. Главные идеологии современности, Ростов-на-Дону:

Феникс 2000 г.

4. Платонов С.Р. Лекции по русской истории. С-Пб, 1996 г.

5. Смагина С.М. (Ред.) Политические партии России в контексте её

истории, Ростов-на-Дону: Феникс, 1998 г.

6. Сахоров А.Н. (Ред.) История России с начала XVIII до конца XIX века,

- М, 1998 г.

7. Шелохаев В. Идеология и политическая организация Российского

либерализма, Москва 1991 г.

Страницы: 1, 2