Внутренняя речь

продолжает оставаться нерешенной.

«При решении обсуждаемой проблемы в течение всего, вообще говоря,

плодотворного периода развития языкознания от логицизма и психологизма до

структурализма допускался один промах — по характеру проблемы надо было от

лингвистики перешагнуть в экстралингвистическую область, но это не было

сделано. В одном случае были смешаны логика и грамматика, в другом —

грамматика впитала в себя логику, в третьем — от языка отторгалось всякое

содержание. Во всех случаях лингвистика оставалась в изоляции».[12]

Та экстралингвистическая область, которую следовало привлечь при

исследовании обсуждаемой проблемы,—это мышление, но не его логические

формы, а самый процесс мышления, т. е. явление психологическое (так

называемый психологизм в лингвистике не имел никакого отношения, к предмету

психологической науки). Если же лингвистика и психология откажутся от

исследования реального процесса мышления, они понесут весьма значительную

потерю — выпадает сам говорящий человек, его речь. До недавнего времени

говорящий человек был вне поля зрения, как психологии, так и лингвистики.

Исследуя историю и современную систему данного национального языка,

лингвистика оставляет вопрос о том, как реализуется эта система, как

говорят на этом языке люди. Это относится ко всем аспектам языка.

Применение элементарных принципов общей теории коммуникации позволяет

целиком отклонить индивидуалистическую концепцию мышления. Прежде всего,

очевидно, что индивид раньше должен усвоить мысли, созданные множеством

людей предшествующих поколений, и только после этого он становится

способным участвовать в процессе дальнейшей разработки некоторой системы

мыслей. Мысль вырабатывается не отдельным человеком, а в совместной

человеческой деятельности. Для того чтобы участвовать в дальнейшей

разработке некоторой системы мыслей, необходимо результаты интеллектуальной

работы одного человека «транспортировать» в голову другого. Таким

«транспортером» мысли является язык, а его реализатором ~ речь. Речь

содержит неизмеримо больше информации, чем язык. Она содержит информацию:

а) о языке, б) о той части действительности, о которой говорится в речи, и

в) о говорящем человеке во многих аспектах. В языке нет мыслей, они

находятся в речи. Однако это не значит, что вместо проблемы «мышление и

язык» следует говорить о проблеме «мышление и речь». Наоборот, научный

смысл имеет именно проблема мышления и языка, так как мысль

«транспортируется» в речи средствами языка. В языке должно быть что то

такое, что способно фиксировать мысль и передавать ее через речь.

«О коде можно говорить в двух смыслах. Кодом иногда называют саму

знаковую систему обозначений. В таком случае язык — это код. Но кодом можно

назвать и способ реализации языка. Это следует понимать так. Какое-нибудь

слово, например стол или лошадь, может быть дано (и это заметил еще И. П.

Павлов) или как слово слышимое, или как видимое (в буквах), или как

произносимое; к этому добавим, что слово может появиться как осязаемое (по

азбуке Брайля), как зрительно-двигательное (пальцевая речь) и др. Все это

разные коды. При этом слова стол и лошадь как элементы системы языка

остаются тождественными во всех этих разных кодах».[13] Таким образом, код

в этом значении представляет собой систему материальных сигналов, в которых

может быть реализован какой-нибудь определенный язык. Отсюда видно, что

возможен переход от одного кода к другому. В отличие от этого переводом

лучше назвать эквивалентное преобразование одной языковой формы в другую.

В дальнейшем будут рассматриваться коды -реализации натурального

языка. В круговороте кодовых переходов надо найти самое неясное, самое

неуловимое звено — человеческую мысль, внутреннюю речь. Это, несомненно,

экстралингвистическое явление, но интересное для лингвистики.

Как фактически происходит процесс мышления, можно узнать только

экспериментально. В дальнейшем будет изложен один из экспериментальных

подходов к решению некоторых относящихся сюда вопросов. Ставится, прежде

всего, следующая проблема: осуществляется ли процесс мышления средствами

только данного натурального языка? Для ответа на этот вопрос распорядок

эксперимента должен был опираться на некоторые допущения.

Если испытуемый по словесной инструкции выполнял такие задания, как

опознавание содержания предъявляемых картин и рассказ о них, сосчитывание

точек или клеточек разграфленной бумаги. Но в этих опытах исследовался не

вход и выход речевой системы, центральное звено переработки словесных

сообщении, внутренняя речь Эксперимент показывает, что изучаемое звено

относится к области кодовых переходов. Последовательно рассуждая, этого и

следовало ожидать, но все же и вторая подсерия опытов не показала

отчетливо, существует ли особый код внутренней речи и в чем состоят самые

кодовые переходы,

То же получилось и в третьей подсерии основных опытов. Они был

задуманы с тем, чтобы усилить речедвигательный код внутренней речи.

Испытуемому предлагался в письменном виде конец какого-то предложения

(например, ... с железной крышей и ржавыми окнами), требовалось «сочинить»

его начало (например, Вдали показался дом с железной крышей и ржавым

окнами). Очевидно, что правильных ответов может быть больше, чем один. В

этих опытах нужные слова не были зафиксированы в буквенном коде, их надо

было активно искать в памяти. Казалось бы, такой отбор мог быть проведен

только с участием речедвигательного анализатора. Однако эксперимент

показал, что метрическое постукивание и здесь не было помехой. Испытуемые

говорили, что еще до внутреннего произнесения слов им ясно, как в каждом

отдельном случае можно по смыслу составить предложение. Но из объективных

данных нельзя было установить, как реализуется этот смысл. Он не мог

реализоваться ни в двигательном, ни в буквенном кодах; звуковой же код

адресован к слуху как приемнику речи, а экспериментальная задача требовала

не приема, а синтеза речи.| Предположение, что смысл появляется в каком-то

«чистом» виде, вне всякой материальной, знаковой реализации, как это когда-

то думали представители вюрцбургской школы психологов, противоречит

элементарным допущениям.

Трудность обнаружения кода, специфического для внутренней речи,

возникла вследствие того, что обычные три кода —буквенный, речедвигательный

и звуковой — у испытуемых были вполне автоматизированы. Вследствие этого

кодовые переходы были очень быстрыми и не только не замечались испытуемым,

но и не поддавались объективному учету, к тому же методика реагировала

только на двигательный код. Надо было замедлить процесс решения

мыслительной задачи и ввести новый, малопривычный код для приема сообщений.

Такой подход подсказывался опытом с применением латинского алфавита при

чтении русских слов; тогда введение непривычного кода приводило к замене

буквенного кода на двигательный. Теперь надо было применить такой входной

код, который во внутренней речи переходил бы в двигательный, но при этом

оставались бы широкие возможности в условиях постукивания для нового

кодового перехода, чего не могло быть, например, в опыте с подсчетом

клеточек.

Таким входным кодом был выбран тактильный. В ладонь испытуемого,

которая была отгорожена от него экраном, экспериментатор вписывал тупым

стилетом простые фигуры: палочка; кружочек; крестик; две палочки; два

кружочка. Из них в зависимости от последовательности элементов могли

составляться разные ряды. Задача испытуемого состояла в том, чтобы опознать

элементы ряда, запомнить их и после окончания опыта воспроизвести. Без

метрического постукивания обычно запоминали пять-шесть элементов ряда. Все

испытуемые замечали способ запоминания. По ходу вписывания фигур они

проговаривали про себя примерно так—две палочки две палочки, кружочек две

палочки, кружочек, крестик две палочки, кружочек, крестик, два кружочка, и

т. д. Этот прием они называли суммированием, т. е. при вписывании нового

элемента проговаривались все ранее вписанные.

При введении метрического постукивания у всех испытуемых появилась

экспериментальная амнезия. Воспроизводилось только два, редко три элемента,

остальные, хотя и опознавались при вписывании, но потом забывались, так как

постукивание вытесняло проговаривание про себя названий элементов. Через

один или два экспериментальных дня некоторые испытуемые неожиданно для

экспериментатора стали в опытах с постукиванием с легкостью. Воспроизводить

все пять, шесть элементов, т. е. столько же, сколько и без постукивания.

Стало ясным, что они перешли на какой-то другой код при решении этой

задачи. Опишем коды, найденные двумя испытуемыми.

Испытуемый М. перед опытом с постукиванием уже составил правило

перевода слов русского языка на предметно-схемный язык. Так, он представлял

себе елку, когда вписывалась палочка; когда вписывался в ладонь крестик,—

что елку вставили в крест; при вписывании следующих элементов — кружочка,

палочки, двух кружочков, крестика— он продолжал развивать этот же сюжет: на

елку повесили круглое украшение, потом длинное украшение, на верх елки

крестик. В следующий раз тот же испытуемый применил новую разновидность

того же кода. Другой испытуемый применил безакцентный двигательно-

предметный код. Испытуемый обозначил находившихся в комнате

экспериментатора палочкой, а его ассистента—кружочком. Запоминание

происходило так: при вписывании палочки испытуемый взглядом глаз или легким

поворотом головы обращался к экспериментатору, при вписывании кружочка—к

ассистенту. Две палочки—два взгляда в сторону экспериментатора; два

кружочка — два поворота в сторону ассистента; крестик —специальное

покачивание головой и т. д.

Выражение «язык речи» кажется бессмысленным. Но если обратиться к той

области, где нет различия между языком и речью, где средства обозначения и

их реализация совпадают, где кодовый переход и перевод одно и то же, тогда

есть смысл говорить о каком-то данном языке, который является языком только

данной речи, приспособленной к данной ситуации. Такой язык должен

отличаться некоторыми особенностями.

Описанный выше предметно-схемный код, обнаруженный у разных

испытуемых, может быть охарактеризован некоторыми общими чертами. Во-

первых, это код непроизносимый, в нем отсутствуют материальные признаки

слов натурального языка. Здесь нет последовательности знаков, а есть

изображения, которые могут образовать или цепь или какую-то группировку.

Этот код отличается от всех других тем, что обозначаемое других языков в

этом новом коде является вместе с тем и знаком. Когда мы говорим: Большой

театр, то за буквами или звуками языка разумеем самое вещь — Большой театр.

Когда же мы представляем себе Большой театр, то независимо от каких-либо

букв или звуков, мы имеем в виду самое эту вещь как предмет, могущий

породить множество высказываний (например, мысль о том, что находится

справа, слева, сзади от Большого театра и т. п.). Поэтому такой код и может

быть назван предметным.

Вместе с тем представления как изобразительные компоненты этого кода

схематичны. Испытуемый представлял себе, например, елку и елочные украшения

лишь как заместителей палочки и кружочка: палочки, крестики и кружочки сами

по себе никак не связаны, поэтому и плохо запоминаются, елка же предметно

связана с елочными украшениями. Тем не менее, эта связь схематична.

Предметы, сведенные к такой схеме, составляют единство, каждый элемент

которого непроизносим. Такой предметный код представляет собой

универсальный язык, с которого возможны переводы на все другие языки.

Язык внутренней речи свободен от избыточности, свойственной всем

натуральным языкам. Формы натурального языка определены строгим правилами,

вследствие чего соотносящиеся элементы когерентны, т. е. наличие одних

элементов предполагает появление других,—в этом и заключена избыточность.

Во внутренней же речи связи предметны, т. е. содержательны, а не формальны,

и конвенциональное правило составляется аd hос, лишь на время, необходимое

для данной мыслительной операции.

Как только мысль переработана в форму натурального языка, кодовый,

мыслительный прием может быть забыт.

Без изобразительного языка внутренней речи был бы невозможен ни|

какой натуральный язык, но и без натурального языка деятельность внутренней

речи бессмысленна. Натуральный язык является для участников общения

средством выработки такого субъективного кода, который, будучи переведен на

натуральный язык, сделал бы возможным самый процесс общения и

соответственно сравнения разных субъективных представлений и сглаживание

различия между ними.

Применение натурального языка возможно только через фазу внутренней

речи. Решить мыслительную задачу —это значит найти контролируемый выход из

ситуации, в определенном отношении новой. В языке это отображается в

переосмыслении лексических значений. Слово не может обладать постоянным

значением. Иначе при ограниченном количестве слов было бы ограниченное

число высказываний, и вновь возникающие предметные ситуации не могли бы

быть высказаны. Поэтому в процессе общения неизбежно меняется интерпретация

лексики в силу того, что контекст определяет переосмысление лексических

значений. Мысль в ее содержательном составе всегда пробивается в язык,

перестраивает его и побуждает к развитию. Это продолжается непрерывно, так

как содержание мысли больше, чем шаблонно-узуальные возможности языка.

Именно поэтому зарождение мысли осуществляется в предметно-изобразительном

коде: представление так же, как и вещь, которую оно представляет, может

стать предметом бесконечного числа высказываний. Это затрудняет речь, но

побуждает к высказыванию.

Таким образом, механизм человеческого мышления реализуется в двух

противостоящих динамических звеньях—предметно-изобразительном коде

(внутренняя речь) и речедвигательном коде (экспрессивная речь). В первом

звене мысль задается, во втором она передается и снова задается для первого

звена. Именно эта двухзвенность механизма человеческого мышления резко

отличает его от искусственных устройств с применением (формально-логических

средств переработки постудившей информации. В последнее время усиленно

разрабатывается идея перцептрона, механизма, опознающего изображения, и,

вероятно, наступит момент, когда такие устройства войдут в практику. Однако

машинный язык, перерабатывающий информацию, поступающую от изображений, сам

не является изображением. Это дискретный символический язык. У человека же

изображение входит в самый состав его мышления. Бесконечность отражаемого

мышлением мира обеспечивает безграничные возможности постоянно

возрождающегося во внутренней речи натурального языка.

Правдоподобность гипотезы о предметно-изобразительном коде языка

внутренней речи может быть подтверждена как некоторыми дополнительными

опытами, так и обыденными наблюдениями. Во всех случаях, когда испытуемые

рассматривают картину с инструкцией запомнить ее содержание, с тем, чтобы

впоследствии рассказать о ней, метрическое постукивание не оказывает

никакого мешающего воздействия. Это значит, что изображение распознается и

запоминается в своем предметном коде, а поэтому словесный отчет о нем может

быть отложен до момента воспроизведения представлений. Бывали случаи, когда

испытуемый во время постукивания пересматривал несколько наглядных решений

задачи, или, отвлекаясь от задачи, вспоминал ряд эпизодов из своей жизни.

Такой опыт длился одну-две минуты, в то время как устный отчет испытуемого

о решениях задачи или рассказ о жизненных эпизодах продолжался не менее

10—15 минут. 1 Ясно, что эти две минуты, в которые укладывался весь опыт,

испытуемый не мог работать путем проговаривания. Код, на котором

осуществлялся мыслительный процесс, был менее избыточен, чем натуральный

язык. То же самое может наблюдать каждый в процессе письма. Предметы и

взаимоотношения между ними мысленно просматриваются нами быстрее, чем мы

можем об этом говорить, тем более, писать; мы вспоминаем какие-либо явления

иначе, чем говорим о них.

Язык есть средство передачи сообщений — это его коммуникативная

функция. Но считают также, что язык в то же время —- и средство мышления, и

это его экспликативная функция. Однако, если под языком понимать всю

систему его формальных средств, возведенных в норму, то такой язык

вследствие избыточности плохо выполнял бы эту экспликативную функцию,

оставаясь вполне пригодным для выполнения функции коммуникативной. Вообще

же говоря, никому еще не удалось показать на фактах, что мышление

осуществляется средствами только натурального языка. Это лишь

декларировалось, но опыт обнаруживает другое.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Если принять, что язык как таковой может быть представлен в виде отношения:

выражение-выражаемое, то «языков» окажется больше, чем один, так как могут

быть применены разные знаковые системы выражения. Если также принять, что

любой язык есть средство общения людей, то должен существовать только один

достаточно понятный язык, порождающий другие языки. Действительно,

понимание может осуществиться только в том случае, когда у партнеров

общения будет что-то общее. Общим для людей является предстоящая им

действительность. Представления же как отражение действительности

субъективны и не могут быть переданы непосредственно от одного партнера к

другому; поэтому нельзя узнать, какая часть содержания этих представлений

совпадает у разных партнеров. Операция обозначения позволяет выделить

дискретные элементы содержания представлений, которые в знаковой системе

натурального языка могут передаваться от одного партнера к другому и

сравниваться. В результатах формируются и каждым усваиваются общественно

отработанные понятия как критерии взаимного понимания. Взаимодействие

внутреннего, субъективного языка и натурального, объективного образует

процесс мышления. Мышление —это общественное, а не индивидуальное явление.

Мысли вырабатываются в совместной деятельности людей. Понимание – это

перевод с натурального языка на в внутренний. Обратный перевод –

высказывание.

В самом натуральном языке можно обнаружить новое взаимодействие двух

языков. Для понимания необходима операция отождествления и выполнение

правил тождественных преобразований. В языке должны быть компоненты,

позволяющие партнерам отличать тождественное от нетождественного. При

помощи мета-языковой абстракции эта часть натурального языка может быть

выделена и представлена как особый язык, один и тот же во всех натуральных

языках — это логика. Соблюдение правил такого языка в речах на любом

натуральном языке называют логическим мышлением.

Далее, натуральный язык может породить такой язык, высказывания на

котором непереводимы на натуральный язык; на натуральном язык

устанавливаются общепонятные положения, вводятся символы, определи ется их

значение и такие правила составления высказываний, которые сохраняют

истинность ранее принятых положений. Отсюда следует, что правильные

высказывания на этом языке не нуждаются в проверке и понимании, т. е. в

переводе на натуральный язык. Таков язык математики. Так как этот язык

порождается натуральным языком, он сохраняет двухзвенность натурального, а

именно —язык алгебры (символический) и язык геометрии (изобразительный).

Оба эти языка взаимно переводимы, но перевод на натуральный язык

исключается (алгебраические формулы не поддаются описанию в словах, а

геометрические объекты, например, многомерного пространства —наглядно не

представимы). Следует различать фазу порождения математических языков (это

аспект человеческого мышления и общения) от фазы применения математической

системы. В последнем случае осуществляется процесс, часто называемый языком

информационных машин.

В процессе общения и применения натурального языка вырабатываются еще

два особых языка —языка художественного мышления. Выше отмечалось, что

представления и чувствования сами по себе и непосредственно не передаваемы.

Однако возможен такой язык, при помощи которого можно управлять появлением

у воспринимающего партнера определенных представлений и чувствований. Это

достигается путем введения в язык новых правил, регулирующих или

надсинтаксическую структуру временных членений (как в поэтическом языке),

или форму языковой изобразительности, т. е. способ построения описываемых

ситуаций (как в художественной прозе). Так создается двухзвенпый механизм

художественного мышления. Здесь задаются новые, так сказать, более

«свободные» правила отождествления, логика ограничивается, выражаемое

определяется неповторимостью ситуаций и индивидуальностью интонаций.

Наиболее полно язык изображений представлен в изобразительном искусстве.

Художник передает в своем произведении сложное наглядное сообщение, которое

приобретает смысл при интерпретации его замысла зрителем. Здесь также

обнаруживается двухзвенный механизм художественно-изобразительного мышления

(в наиболее простой форме он реализуется в надписях под картинами и

скульптурами).

Гипотезу двухзвенностн языка внутренней речи подтверждают не только

экспериментальные факты, но и тривиальные наблюдения над формам общения

людей, показывающие, что понимание, т. е. прием сообщений, следует

рассматривать как перевод с одного языка на другой. При этом одним из этих

языков должен быть язык изображений, так как именно из них составлена

первая, чувственная ступень познания действительности.

Список использованной литературы.

1. Ананьев Б.Г. К теории внутренней речи в психологии. // Психология речи.

– М.,1946.

2. Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи. // Вопросы

языкознания,1964. - № 6.

3. Исследование речевого мышления в психолингвистике. – М.,1985.

4. Кучинский Г.М. Психология внутреннего диалога. – Минск, 1988.

5. Леонтьев А.А. Внутренняя речь и процессы грамматического порождения

высказывания. // Вопросы порождения речи и обучения языку (под ред. А.А.

Леонтьева, Т.В. Рябовой). – М.,1967.

6. Найссер У. Познание и реальность. – М.,1981.

7. Немов Р.С. Психология. – М.,1995. – Том 1.

8. Подольский Л.И. О взаимовлиянии внутренней и внешней речи. // Психология

речи. – М.,1946.

9. Психолингвистика (сб. статей). – М.,1984.

10. Соколов А.Н. Внутренняя речь и понимание. // Ученые записки ГНИИ

психологии,1941. – том 2.

11. Соколов А.Н. Динамика и функции внутренней речи (скрытой артикуляции) в

процессе мышления. // Известия Академии педагогических наук РСФСР,1960. -

№ 113.

12. Ушакова Т.Н. и др. Речь человека в общении. – М.,1989.

-----------------------

[1] Немов Р.С. Психология. – М.,1995. – Том 1. – с. 275.

[2] Психолингвистика (сб. статей). – М.,1984. – с. 301.

[3] Исследование речевого мышления в психолингвистике. – М.,1985. – с. 63.

[4] Ананьев Б.Г. К теории внутренней речи в психологии. // Психология речи.

– М.,1946. –с. 267.

[5] Ушакова Т.Н. и др. Речь человека в общении. – М.,1989. -.с. 131.

[6] Соколов А.Н. Внутренняя речь и понимание. // Ученые записки ГНИИ

психологии,1941. – том 2. – с. 41.

[7] Соколов А.Н. Внутренняя речь и понимание. // Ученые записки ГНИИ

психологии,1941. – том 2. – с. 44.

[8] Леонтьев А.А. Внутренняя речь и процессы грамматического порождения

высказывания. // Вопросы порождения речи и обучения языку (под ред. А.А.

Леонтьева, Т.В. Рябовой). – М.,1967. – с. 8.

[9] Соколов А.Н. Динамика и функции внутренней речи (скрытой артикуляции) в

процессе мышления. // Известия Академии педагогических наук РСФСР,1960. - №

113. – с. 71-72.

[10] Подольский Л.И. О взаимовлиянии внутренней и внешней речи. //

Психология речи. – М.,1946. – с. 107-108.

[11] Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи. // Вопросы

языкознания,1964. - № 6. – с. 29.

[12] Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи. // Вопросы

языкознания,1964. - № 6. – с. 34.

[13] Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи. // Вопросы

языкознания,1964. - № 6. – с. 36.

Страницы: 1, 2, 3