Публицистика А.В. Амфитеатрова
За триста лет существования сибирячество не
создало ни местной былины, ни песни, ни сказки - все «привозное». Зато оно -
хранитель этого национального старого ритуала, слова и обряда.
Сохраняется ритуал свадьбы, семьи - крестьянской
ли, купеческой ли. Сказывается, правда, влияние политической ссылки,
«поставляющей» в Сибирь людей книжных, образованных. «Русский» в этом краю
значит «уголовный ссыльный посельщик», «преступник» - ссыльный политический.
Все поют «давней давности» песни поселенцев, сохраняют свою национальную
обрядовую одежду, из поколения в поколение передают народные хороводные танцы.
В начале века, когда писал Амфитеатров, власти и
общественность начинают пропагандировать превращение восточной и южной Сибири
из края земледельческого в край промышленный.
Это было требование времени... Но «посмотрите,
как крушит сибирскую тайгу железная дорога! Абаканский заводик еще не принес
пользы даже на ломаный грош, а таежных Палестин опустошил - в двести лет им не
воскреснуть». (Это можно принять за правило: если вы в Сибири поставите фабрику
или завод в дремучей тайге, то десять лет спустя фабрика ваша окажется среди безлюдной
степи). Местные говорят: «В Сибири по бритому нерастет!»
«Неизученность Сибири в отношении того, что ей
будет в прок, что во вред или втуне, вечная неуверенность предпринимателей, -
ступают ли они на лестницу преуспевания или же в трясину - главная причина той
промышленной косности, в которой справедливо упрекают сибиряков.
««Всевластное бессилие» иначе я не могу
характеризовать бюрократический порядок современной Сибири, в которой чиновник
может сделать произволом много вреда обывателю, но, даже при добрых намерениях
почти не способен приносить пользу!
Из всех естественных округов самопродовольствия,
саморазвития нравственной и общественной жизни должны были образоваться центры,
в которых жизнь обращается внутрь себя и люди могут чувствовать себя, как
дома...»
«Сибирские этюды» занимают достойное место в
публицистике Амфитеатрова.
3.
ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ АМФИТЕАТРОВА ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ИЗ ЭМИГРАЦИИ И В ПЕРИОД
ПОСЛЕ ПРИХОДА К ВЛАСТИ БОЛЬШЕВИКОВ
В 1916 году Амфитеатров вернулся в Россию.
Заграничье «принято называть прекрасным. Но как оно опротивело! Какое в нем
медленное и нестерпимое удушье! С каким наслаждением отдал бы я его за крик
перепелки во ржи, за скрип новгородской телеги. На западной стороне - село
вспрыснуто духами и превращено в кольдкрем. Но на русской - село наголо,
тухлое, прогорклое».
Он ушел в журналистику. За публикацию
фельетонов, содержащих критику министра внутренних дел Протопопова, - уж очень
он верен себе! - Амфитеатрова вновь ссылают в Иркутск. Февральская революция
освободила его. Встречен он был овацией...
После Октябрьской революции Амфитеатров три года
не выступал. «Да, цензуры бесчисленно много... Это одна из главных причин,
почему я совершенно расстался с публицистикой. Я дал себе честное слово, что ни
одной моей строки не появится в стране, уничтожившей у себя свободу печати».
Амфитеатров принимал участие в заговоре против
Советской власти, трижды был арестован, но выпущен, потерял счет обыскам...
Позже он напишет:
«Знаете ли вы, что коммунизм отрицает тюрьмы, и
заветная мечта нашей партии уничтожить все тюрьмы?
- Знаю, - отвечал я, - но сейчас мы с вами
объясняемся в тюрьме, и притом в такой, которую старое правительство строило на
пятьсот человек, а в ней вы держите три тысячи людей.
- Это правда, - великодушно согласился
следователь, - но что делать? Революция в опасности!...»
Горький пригласил его на встречу с Уэллсом.
Уэллс остановился в доме Горького. Амфитеатров пришел. Там Уэллсу расхваливали
деяния Советской власти, дошла очередь и до Амфитеатрова. Тот слабо владел
английским языком и начал говорить по-русски:
- Какое уж там литература, искусство, наука,
когда за полтора года вымерло от голода, холода и непосильного труда 150
человек-литераторов, поэтов и ученых? Когда я собственными глазами видел на
рынке, как старая, почтенная, заслуженная писательница стащила с прилавка кусок
сала, - и она видела, что я вижу, и все-таки украла, потому что дома ждали ее
полуживые от голода внуки...
Горький «сидел с сердитым лицом и белый, как
скатерть». Амфитеатров заметил, что Уэллсу перестали переводить его речь.
Пообещал, что завтра на английском вручит ее Уэллсу. Горький говорил, заключая:
«Из речей некоторых ораторов выяснилось, что они недовольны революцией. Между
тем эти ораторы сами недавно делали революцию... Так не делали бы!» И вышел, не
прощаясь.
Спустя три года Амфитеатров не вытерпел, не
выдержал и взялся за перо. Дело в том, что Горький опубликовал статьи о Ленине,
- сравнивал вождя революции с Петром I.
Ленину были даны характеристики: «терпеливый», «честнейший», «добрейший»,
«святой»... Амфитеатров написал обширную статью «Ленин и Горький» И
распространил ее в Питере.
Ленин, в описании Горького, неожиданно
«оказывался таким круглым дураком, таким самодовольным невеждою, таким
бессердечным лицемером и негодяем». Это все было в статье Александра
Валентиновича.
Теперь уже ждать четвертого ареста Амфитеатров
не стал. 23 августа 1921 года на лодке вместе с семьей он переправился через
Финский залив.
В 30-е годы Амфитеатров пишет: «Надрыв мрачно
обозначился в революцию 1917 года, когда народ, почти без сопротивления,
равнодушно выдал свою Церковь с ее духовенством атеистам-большевикам на
проклятье». За границей Амфитеатров опубликовал «Горестные заметки». Он
приводит интересную статистику. В Петрограде было в 1917 году два с
половиной миллиона жителей, а в 1921 году - 700 000, включая гарнизон (на самом
деле 500-600 тысяч). «Но Петроград никто не завоевывал, и жителей никто не
уводил. И, тем не менее, в три года неведомо куда расточились три четверти
населения! Даже классический пример древнего Рима бледнеет».
Он пишет, что воспитать в людях «газетную ложь
им (большевикам) и легко, и безопасно. Ведь при отсутствии свободной
печати их ложь никогда не встретит гласного авторитетного протеста, способного
опереть свои опровержения на фактические улики... Особенно легко и нагло
приноровились они делать «обзоры печати», выхватывая и комбинируя строки ее
такими шулерскими подтасовками, что зачастую они получают смысл, совершенно
обратный тому, какой имели в оригинальной статье».
Он возмущен арестом и расстрелом Гумилева, тот
был крепкий монархист и, видимо, на допросе в этом признался. Вспоминает
Александра Блока, который после «Двенадцати» раскаивался, уничтожил все свои
рукописи и «завещал не принимать никакой услуги от Смольного», И воля его была
исполнена. Но «посмотрите, как хвалят Луначарского - пьесу «Фауст и город».
Если бы эта вещица была представлена на просмотр
года четыре назад, пусть даже в марксистский журнал, она «была бы встречена
гомерическим хохотом, как претенциозное бумагомаранье гимназиста», но сейчас
«не только ставится с огромными затратами на сцене государственных театров, но
и воспевается хором льстецов как великое произведение. А пресловутый
Степанов-Нахамкес объявил в московских «Известиях» громогласно на всю «красную
Россию», что отныне счастливая Совдепия обладает собственным Гете»... Он
размышляет, страдает, почему так произошло... Не только потому, что Луначарский
- нарком, но и потому, что «халтура» - одновременно и демон-покровитель, и
демон-губитель советского государства. «Покровитель потому, что вся система
внутренней политики Советского правительства свелась к старому цезаристическому
девизу - «хлеба и зрелищ» плюс тюрьма и расстрел для всех дерзающих почитать
эти блага недостаточными» Он пишет, что «балет - это любимое искусство
большевиков, как ни странно, «всецело построенный на демократическом принципе
«хлеба и зрелищ», - занимает немалое место и имеет весьма ответственное
значение. Денег на него не жалеют. Я смотрел и только диву давался, что подобные
роскошные постановки в городе, где на 600-700 тысяч остающихся жителей, пятьсот
тысяч в этот день, наверное, ничего не ели, кроме двух-трех мороженых
картофелин в пустом советском супе».
В 20-е-30-е годы Амфитеатров активно
сотрудничает с журналом «Русская правда» - органом Братства Русской Правды
(БРП), единственной в своем роде антибольшевистской террористической
организации. Вначале, правда, его смутило обилие юдофобских лозунгов в этом
журнале. Соколов-Кречетов - главный редактор журнала, на это возразил ему
следующее.
«Для нас Россия - выше всего и в нашей работе мы
идем по линии наименьшего сопротивления, как то должен подсказать всякому
политику простой холодный разум, - разъяснял Соколов. - Отбрасывая в сторону
всякие глупые крайне-правые выдумки о «тайном кагале еврейских мудрецов» и о
«всемирном жидомасонстве», которые якобы, как на шахматной доске, разыграли
Русскую революцию, где мы все были неповинны, как барашки (выдумки, объясняемые
всего более простою невежественностью и недостатком образования), мы, однако
же, видим себя стоящими пред лицом того несомненного факта, что Русская
революция если и не была разыграна Еврейством, то была стремительно подхвачена
и захвачена Еврейством в такой мере, что очень скоро весь красный аппарат и
правления государством, и правления партией оказался в еврейских руках и, чем
выше, тем гуще. Эта насыщенность красных правящих слоев евреями такова, что
народ с полной основательностью считает Красную власть еврейской, и наличность
среди нее известного, убывающего ближе к командным высотам нееврейского
процента не делает ее Нееврейской, как не делала некогда татарского ига
нетатарским наличность в ханской ставке множества всяких инородных женщин и
всевозможного происхождения ренегатов...»
Соколов доказывал, что, учитывая широко
распространенные в народе антисемитские настроения, приходится забыть
староинтеллигентские «табу» и «идти за общим голосом России». «Без
антисемитской пропаганды невозможно сформировать национальное сознание. Вот и
приходится нам держаться на последней мыслимой позиции, что мы призываем только
против ЕВРЕЙСКОЙ власти, а не против еврейского НАСЕЛЕНИЯ вообще. Дальше ни
ради каких интеллигентских «белых перчаток» податься некуда. Мы только силимся,
твердя о ХРИСТИАНСКОМ характере будущей Русской национальной революции,
призывать не трогать мирных еврейских обывателей, мелкоту, женщин и детей…» «Вы
нам нужны, - писал Соколов, - ибо Вы самый подходящий человек для выступления в
нашу защиту. Думаю, что и Ваша совесть подскажет Вам то же. «Не людям служим,
Богу и Родине служим». Таково наше правило. Верим, что таково будет и Ваше»».
Обращение к Амфитеатрову именно в данный момент
Соколов объяснял тем, что после нескольких лет относительно «мирной» работы
БРП, учитывая народные настроения, перешло к активным действиям.
«Народ больше нечего убеждать, что ему плохо, и
рассказывать, что такое большевизм. Его надо призывать к действию и подавать
сигнал «общей раскачки». В этом году мы этот сигнал подали и нашими силами
открыли целую серию выступлений, повстанческих и террористических, по всей
России».
Амфитеатров, несомненно, был ценным
приобретением БРП. Он страстно пропагандировал деятельность Братства в
эмигрантской печати и неустанно призывал к материальному содействию этой
единственной, с его точки зрения, боевой организации русского зарубежья. В
особенности импонировал Амфитеатрову пропагандировавшийся и БРП
антибольшевистский терроризм. В цикле газетных статей, собранных впоследствии в
книжке ««Стена Плача» и «Стена Нерушимая»», Амфитеатров обрушился на эмиграцию
за ее пассивность, скупость и равнодушие к судьбе родины и православия.
«Отчего мы такая дрянь?» - задавался вопросом
автор «Господ Обмановых», сравнивая реакцию евреев на оскорбление арабами
иудейской святыни Стены Плача в Иерусалиме (арабы проделали в ней отверстие для
удобства прохода паломников в мусульманскую святыню - мечеть Омара) и русских
на разрушение часовни Иверской Божьей Матери на Красной площади, поскольку она
якобы мешала уличному движению. Вялая реакция русских контрастировала с
активным протестом евреев, приведшим к столкновениям с арабами в Иерусалиме;
евреи, в отличие от русских, проявили солидарность; их протесты прокатились по
всему миру.
Единственно, кто заговорил тогда к русскому миру
тем языком, какого требовал момент, было опять-таки Братство Русской Правды,
ответившее на ужас события воплем гневного призыва:
«Именем Бога и России призываем всех Русских
граждан, готовых постоять за Божье и Русское дело, начать против представителей
власти жестокий и беспощадный террор. Не людям служим, Богу и Родине служим.
Русский террор есть Божий меч. Да здравствует Русский народный террор!»
«Это, вот, слова настоящие, слова мужчин, слова
воинов, слова «ополчившихся», слова «взявших меч», не страшась от меча
погибнуть.»
«<...> Каждые два месяца оглашают братья
свои успешные достижения и свои горестные утраты. И, если дело не так быстро и
широко, как хотелось бы, если оно вынуждено двигаться в путах кустарности, это
уж вина не делателей, но эмиграции, оставляющей его на попечении «лепт
вдовицы», которые, само собою разумеется, падают очень скудно.»
Две темы: пассивности и скупости эмиграции,
когда речь идет о пожертвованиях на борьбу с большевиками, и защиты терроризма
как метода борьбы с ними, являются основными в «братской» публицистике
Амфитеатрова.
Защищая терроризм, Амфитеатров ссылался на
анкету В.Л. Бурцева в «Общем деле» о приемлемости для борьбы с большевиками
«методов «Народной воли»». Большинство участников опроса было «за».
«По методам «Народной воли» воюет с большевиками
Братство Русской Правды, - указывал Амфитеатров, - истребляя десятки советских
чиновников и шпиков». В культурном мире, по мнению Амфитеатрова, едва ли
найдется человек, способный «будучи в здравом уме» признавать террор нормальным
государственным устоем в «перманентном» действии. Но и, обратно, едва ли кто
здравомыслящий и опытный житейски рискнет опровергать изречение одного
американского друга России, что «бешеную собаку сперва убивают, а уже потом о
ней рассуждают».
Амфитеатров призывал к террору против большевиков
не только внутри России, но и за ее пределами: «Нельзя, чтобы в то время, как в
застенках ГПУ трещат выстрелы, умерщвляющие безвинно Долгоруких, Пальчинских и
тысячи других, их же имена Ты, Господи, веси, - чтобы по Европе, как ни в чем
не бывало, шлялись их палачи, облеченные в «неприкосновенные» звания
«полпредов» и «торгпредов»; вся эта сволочь с окровавленными руками, открыто
торгующая имуществом жертв своего разбоя, - с ее наглыми любовницами в краденых
мехах и бриллиантах, с ее свитами из еще наглейших шпионов-чекистов, которые
вон, в безнаказанной дерзости своей, дошли уже до того, что среди бела дня
выкрадывают из эмиграции ее генералов.
Нельзя. И если с этой сволочью не умеет или не
хочет справиться местная власть наших убежищ, то справиться и расправиться -
прямое дело самой эмиграции, каких бы сложных рисков это ни представляло и
каких бы временно трудных последствий это ни влекло.»
Писатель почитал за лучшее считать череду
скандалов, сопровождавшую деятельность БРП с конца 1920-х годов, «сетями
большевистской провокации».
«И, к сожалению, - писал он, - в сети
провокации, пытавшейся разрушить БРП, попались тогда несколько деятелей,
несомненно честных и даже энергичных, склонных к непосредственной активности,
но страдающих русским пороком ревности ко всякому, кто «смеет делать то же
самое дело, что я», в особенности если он «делает лучше, чем я», - и, отсюда,
одержимых жестоким упрямством предубеждения. Теперь это, кажется, миновало, но
все-таки если БРП существует и неутомимо действует, то эмиграция, за малым
исключением нескольких крупных имен, была ему не помощницей, а тормозом.»
Амфитеатров не стал, как когда-то, рваться на
родину: «Если в эмиграции останется только десять человек, я буду в их числе;
два человека - одним из них буду я; один человек - это буду я».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В начале ХХ века всякий любитель чтения так или
иначе знакомился с книгами и газетными статьями Александра Валентиновича
Амфитеатрова. Его книги были повсюду - в витринах магазинов, в киосках
вокзалов, в вагонах... На книжном рынке Амфитеатров «хорошо шел». Критик
В.А.Львов- Рогачевский считал, что Амфитеатров занимает второе место (на первом
-Анастасия Вербицкая). Спрос на его книги опережал спрос на книги Толстого,
Достоевского, Чехова, Горького, Куприна...
«Кто он? Беллетрист? Критик? Публицист?
Хроникер? Репортер? На каждый вопрос приходится отвечать «нет», а на все вместе
«да», - так сказала о нем Зинаида Гиппиус, не поклонница Амфитеатрова.
«Профессия журналиста, - писал Амфитеатров,
неблагоприятный фон для научной сосредоточенности. Я мог бы заниматься любимым
трудом своим лишь в промежутках публицистических статей, фельетонов, газетной
полемики, редакционных занятий, приемов и разговоров». Но, пожалуй, его
публицистичность была таким сознательно культивируемым качеством, как ни у кого
другого в начале ХХ века. «Публицист по духу, любви и привычке, я остановился
на беллетристической форме лишь потому, что у нас, в широкой публике, еще так
мало читают «статьи», напечатанные без «разговоров».
По моему мнению, в первую очередь Амфитеатров
был талантливым публицистом, радеющим за судьбу своей Родины - России.
ЛИТЕРАТУРА
1. Динерштейн Е.Л. И.Д. Сытин. -
М., 1983.
2. Есин Б.И. История русской
журналистики (1703-1917). - М., 2000.
3. Горький и русская
журналистика // Литературное наследство. Т. 95. М.: Наука. 1988.
4. Менделеев А.М. Газета
«Русское слово». Издатели, сотрудники, публикации. М., 2001.
5. Прокопов Т. Какая
самопожертвенная жизнь! Вехи судьбы и творчества А.В. Амфитеатрова. // Нева.
2004. №1.
6. Сорокина В.В. Братство
Русской Правды - последний литературный проект Соколова-Кречетова. // Новое
литературное обозрение. 2003. №64.
Страницы: 1, 2
|