Теории о несуществовании загробного бытия

цепляться за последнее, что связывало его с прошлой счастливой жизнью в

стае, мертвого вожака, впервые не сумевшего защитить его. Малыш был пойман

людьми и окончил свои дни в лондонском зоопарке".

Сравните этот случай с рассказом Роберта Кастенбаума о полуторагодовалом

ребенке, впервые столкнувшемся со смертью в образе мертвой птицы. Мальчик

понял, что это птица... "но он выглядел неуверенным и озадаченным. К тому

же он не пытался дотронуться до птицы. Это была странная предосторожность

для ребенка, обычно пытающегося потрогать или схватить все, что ему

попадется. Затем Дейвид нагнулся и медленно приблизился к птице. Выражение

его лица изменилось. Первоначальное возбуждение, вызванное открытием,

сменилось замешательством, а затем - неподдельным горем".

Мы видим, что при первом столкновении со смертью детеныши как гориллы, так

и человека не понимают, что это такое. Через несколько недель Дейвид снова

увидел мертвую птицу, однако теперь его реакция была совершенно иной. "Он

поднял птицу и... побежал с ней к дереву, держа ее над головой. Он повторил

это действие несколько раз... сопровождая его движениями, которые можно

было интерпретировать как птичий полет. Когда попытки оживить птицу,

посадив ее на дерево, не увенчались успехом, Дейвид убедился в их

бесполезности. Поняв это, он успокоился и больше не проявлял к птице ни

малейшего интереса".

По-видимому, у различных видов животных нет никакого предрасположения к

определенной модели поведения при виде смерти. Первое столкновение со

смертью редко вызывает какую-нибудь реакцию со стороны молодой неопытной

особи. Поведение при последующих столкновениях со смертью в значительной

мере определяется первым и дальнейшим опытом. Дети до некоторой степени

подготовлены к первому контакту со смертью, так как они очень рано

привыкают иметь дело с исчезающими и возникающими вновь явлениями. Смена

дня и ночи, сна и бодрствования, игра в прятки - все это вводит контрастные

понятия бытия и небытия. Ада Морер утверждает, что слова "peek-a-boo",

произносимые в детской игре в прятки, произошли от древнеанглийской фразы,

означающей "живой или мертвый". Постепенно ребенок понимает, что одни вещи

уходят и возвращаются, а другие исчезают навсегда.

По-видимому, развитие представлений ребенка о смерти проходит через

несколько четко определенных этапов. Дети до пятилетнего возраста сначала

вообще не понимают, что такое смерть. Они считают все живым. Ребенок может

принести домой несколько камешков, чтобы им не было скучно, или обходить

стороной огородное пугало, чтобы его не видеть. В этом возрасте дети

воспринимают все вещи в неразрывном единстве и не пытаются провести

различие между живым и неживым. Возможно, потому, что у них еще нет для

этого критериев, ибо они еще не научились расчленять мир, однако очень

хочется сравнить примитивный анимизм с новым "космическим сознанием".

Убеждаясь, с какой необыкновенной ясностью дети видят сложнейшие вещи, я не

могу отделаться от мысли, что в этой, широко распространенной вере в

универсальность жизни есть много истины. Если дети из Венгрии, Китая,

Швеции, Швейцарии и Соединенных Штатов имеют одни и те же понятия о жизни и

смерти, разумно ли просто отмахиваться от них как от детских выдумок?

Впоследствии, когда ребенок учится или его учат нашей интерпретации

действительности, ранний анимизм слегка меняется. Детей вынуждают признать

существование смерти, но в возрасте от пяти до семи лет они идут на

компромисс и начинают думать и говорить о смерти как о временном состоянии.

Пятилетний ребенок говорит о своей собачке, что "ее не слишком сильно

убило", тогда как другой, шестилетний, объясняет, что, когда кто-то умрет,

"он еще что-то чувствует, а уж когда он умрет совсем, он уже не чувствует

ничего". По мнению Марии Нейги, дети считают жизнь и смерть

взаимозаменяемыми потому, что сама идея смерти превышает их понимание. Но

так ли это? Многие сообщества взрослых не верят в неумолимость смерти. На

Соломоновых островах умерший обозначается словом mate, но похороны носят

праздничный характер, потому что mate - одно из состояний, как, например,

зрелость, длящееся годами и просто ведущее к другому уровню жизни.

Под жестким давлением взрослых дети от семи до девяти лет отказываются от

своих детских представлений о гармонии жизни и, как и взрослые, ищут

утешения в персонификации смерти в образе скелета или привидения. В этом же

возрасте ребенок пытается определить размеры смерти, имитируя смерть в

таких играх, как казаки-разбойники. Вероятно, имитация смерти в играх

является наиболее эффективным способом приспособить взрослую идею смерти к

жизни. Поэтому к девяти годам большинство детей воспринимают смерть как

"окончательное прекращение всех жизненных функций". По словам философа и

писателя Карлоса Кастанеды, ребенок овладевает описанием мира и находит

свое место в нем, "когда его восприятие способно давать происходящему

соответствующую интерпретацию, которая, совпадая с принятым описанием,

подтверждает его правомерность".

До настоящего времени не проводилось серьезных исследований смерти или

восприятия смерти у животных, но существуют отдельные рассказы и

разрозненные экспериментальные наблюдения, вместе составляющие удивительную

картину. При знакомстве с подобными фактами идея всеобщей неразрывности все

менее кажется детской.

Розалия Абрью, первая начавшая выращивать шимпанзе в неволе, приводит

случай, связанный со смертью одной из самок шимпанзе в ее питомнике. Как

только обезьянка, находившаяся внутри помещения, умерла, ее приятель-

шимпанзе, гулявший в парке, начал кричать. "Он продолжал кричать, озираясь,

как будто он что-то увидел". Затем, когда погиб другой шимпанзе,

повторилось то же самое. "Он кричал, кричал и кричал. И он все время глядел

по сторонам, словно видел то, чего не видели мы. Его крик не походил ни на

что слышанное мною раньше. У меня мурашки побежали по коже".

Обычно животные почти не обращают внимания на смерть, однако в некоторых

ситуациях способность реагировать на гибель другого животного может

оказаться полезной для выживания. Обычно хищники прекращают терзать свою

жертву, как только она затихнет, но вряд ли они реагируют на саму смерть.

Врожденные механизмы убийства устроены у них таким образом, что реагируют

на ключевые раздражители, идущие от живой, движущейся жертвы. Когда же эти

сигналы перестают поступать, последовательность действий охоты и убийства

приходит к естественному завершению. После того, как львица убьет зебру и

стая львов насытится, другие животные приходят доедать остатки. Гиен и

шакалов, конечно, привлекают звуки и запахи, но ястребы, вероятно,

пользуются другим ключом и с удивительной точностью пикируют даже на

спрятанную тушу. Мы знаем об их остром зрении, усиленном решетчатой

структурой сетчатки, что позволяет замечать малейшие движения на огромном

расстоянии. Как только один из ястребов поразит цель, откуда ни возьмись

появляются другие ястребы и, спускаясь по спирали, спешат разделить его

трапезу, но иногда одного этого объяснения недостаточно. Я видел, как,

прилетев в темноте, ястребы, подобно нетерпеливым могильщикам, усаживались

рядом с застреленной антилопой, когда вокруг не было никаких животных,

сбегающихся на падаль, и некому было привлечь их внимание.

Я не утверждаю, что ястребы способны определять смерть на расстоянии, но

верю, что в некоторых ситуациях от умирающего организма исходят сигналы,

которые особенно сильны при внезапном жестоком нападении. Возможно, этот

сигнал первоначально был предупреждением, предназначавшимся лишь для

представителей своего вида, но в ходе эволюции он превратился в SOS для

всех видов. В зависимости от обстоятельств и того, кем этот сигнал

воспринимался, он мог одновременно означать: "Спасите, я нуждаюсь в

помощи", "Осторожно, здесь убийца", "Успокойтесь, он ест кого-то другого"

или "Сюда, обед готов". Все эти сообщения ценны и экономичны в том смысле,

что строятся на одном сигнале, который подается одним попавшим в беду

организмом. Я думаю, существование подобной системы подтверждается многими

фактами.

История о том, как Клев Бакстер открыл, что растения способны реагировать

на сигналы других видов, стала почти фольклором, тем не менее стоит

подробно рассказать о его первом эксперименте. В 1966 г. Бакстер заметил,

что растения, присоединенные к прибору, измеряющему электрическое

сопротивление, реагируют на некоторые ситуации, причем эту реакцию можно

измерить. Для объективной проверки наблюдений он соорудил автомат,

бросающий мелких рачков по одному в кипящую воду, и присоединил

находившееся в другой комнате растение через обычные электроды к самописцу.

Он обнаружил, что в момент падения рачка в воду в растении происходили

значительные электрические изменения, когда же машина бросала мертвого

рачка, записывающее устройство не отмечало подобных сигналов.

Результаты этих исследований были опубликованы в 1968 г. и вызвали такой

интерес, что Бакстеру пришлось вести двойную жизнь. Днем в своей конторе

рядом с Таймс-Сквер в Нью-Йорке он, как и прежде, учил полицейских

пользоваться сложным электронным оборудованием, зато ночью детекторы лжи и

электроэнцефалографы подсоединялись к организмам, которых никак нельзя было

заподозрить в преступлении.

Бакстер обнаружил, что растения реагируют не только на смерть рачка, но и

на все виды жизни. Они давали бешеную реакцию, когда в комнате разбивали

яйцо. Отсюда следует не только то, что растение способно понимать, что

такое жизнь, и воспринимать наносимый ей ущерб, но и то, что яйцо также

активно участвует в этом процессе, передавая определенное сообщение. Тот

факт, что неоплодотворенное куриное яйцо состоит из одной клетки,

свидетельствует, что сигнал и ответ могут происходить на клеточном уровне.

Поэтому Бакстер начал экспериментировать с более простым биологическим

материалом. Он подключил яйцо к электроэнцефалографу, уравновесив его в

электрической цепи, затем в 6 часов 44 минуты 11 апреля 1972 г. в кипящую

воду было брошено второе яйцо в двадцати пяти футах от первого. Ровно через

пять секунд прямая линия на записывающем устройстве резко поднялась, едва

не выбросив перо за пределы бумаги. В нужный момент яйцо отреагировало на

то, что произошло с ему подобным.

Это сочувствие, по-видимому, ярче всего проявляют образцы живого вещества,

взятые из одного источника. 3 декабря 1972 г. Бакстер вживил серебряные

электроды в живой человеческий сперматозоид. В 8.52 сидящий в сорока футах

от него донор разбил ампулу с амилнитритом и вдохнул едкое содержимое.

Двумя секундами позже, когда химическое вещество повредило чувствительные

клетки слизистой оболочки носа донора, изолированный сперматозоид дал

ответную реакцию. Контрольные опыты показали отсутствие у него реакции на

других людей. Я сам проводил подобные эксперименты с образцами крови и с

клетками небного эпителия. Если разделить полученные образцы на две части и

воздействовать на одну из них концентрированной азотной кислотой, другая

часто дает реакцию, которую можно зарегистрировать с помощью

чувствительного электрооборудования.

Фикусы, морских рачков, ястребов, яйца и сперму объединяет одно: все они

состоят из клеток, поэтому нетрудно догадаться, что подобные реакции

происходят на клеточном уровне. Если, как я предполагаю, один и тот же

сигнал понятен на всех уровнях жизни, тогда он должен производиться и

восприниматься на уровне низшего общего знаменателя. Я полагаю, что сначала

этот сигнал был сравнительно простым способом связи между отдельными

клетками одного и того же организма, возможно, еще до развития настоящей

нервной системы. У растений нет координирующей нервной сети, и тем не менее

некоторые из них способны организовать такую гармоничную работу своих

клеток, что тысячи из них мгновенно отвечают достаточно быстрым движением,

чтобы поймать муху. Механизм этой реакции еще не ясен, но Бакстер,

возможно, нашел разгадку.

Следующий шаг для таких клеток, как пыльца или сперма, заключался в том,

чтобы распространить эту чувствительность за пределы организма, производя

новые особи, способные к независимому существованию, но тем не менее

поддерживающие жизненные контакты с себе подобными. Поэтому группы близких

видов выработали общие сигналы, вероятно, в качестве защиты от общего

хищника. Затем хищнику понадобилось настроиться на ту же волну, чтобы

обнаружить эти сигналы и предвосхитить их действие на поведение своей

жертвы. Наконец, и хищника и жертву эти сигналы могли предупредить об

опасной для них обоих катастрофе. Этот сценарий развития у всех живых

существ того, что Бакстер называет "первичным сознанием", носит чисто

теоретический характер, однако эволюция нередко движется в подобном

направлении. Природа почти всегда старается удовлетворить давно назревшую

потребность.

Если у всех живых существ действительно существует единая система

коммуникаций, то правомерно сделать вывод, что наиболее ярко она

проявляется в критические моменты. У людей спонтанные телепатические

контакты чаще всего происходят, когда один из них находится в опасности или

умирает. Сигнал о смерти, возможно, "самый громкий" в этом универсальном

языке и, следовательно, первым привлекает наше внимание. Факты

свидетельствуют о том, что он представляет собой нечто большее, чем просто

включение и выключение системы тревоги.

Проводя опыты с рачками, Бакстер заметил, что растения постепенно перестают

реагировать на животных. Ему показалось, что растения, "поняв", что участь

рачков им не грозит, привыкли к сигналам и перестали к ним прислушиваться.

С точки зрения биологии это разумно. Другие опыты Бакстера показали, что

растения склонны положительно или отрицательно относиться к другим

организмам в зависимости от поведения последних.

В моих исследованиях я лично столкнулся с ситуацией, которая показывает,

что у растений действительно имеется способность не только реагировать на

находящуюся вблизи от них жизнь, но и запоминать условия, связанные с такой

реакцией. В ряде случаев, в различных лабораториях и с разным

оборудованием, я разыгрывал ботаническую версию старой салонной игры под

названием "убийца". Выбираются любые шесть человек, которым сообщают

правила игры. Они тянут жребий, и тот, кто получает меченую карту,

становится "преступником", однако хранит это в тайне. Два любых растения,

принадлежащих к одному и тому же виду, помещаются в комнате, и каждому из

шести позволено провести с ними наедине десять минут. За этот срок тот, кто

играет роль "преступника", любым способом наносит вред одному из растений.

В конце часового эксперимента грязное дело сделано, и одно из растений

лежит смертельно раненное, возможно, выкинутое из горшка и растоптанное. Но

существует Свидетель. Оставшееся в живых растение присоединено к

электроэнцефалографу или к пишущему устройству, и каждый из шести человек

ненадолго входит в комнату и встает около Свидетеля. На пятерых из них

растение не обращает никакого внимания, если только их не было в комнате во

время нападения, но, оказавшись рядом с виновным, растение почти всегда

дает особую реакцию, которую регистрирует записывающее устройство.

Весьма возможно, что прибор или прибор вместе с растением реагируют на

электрический сигнал "преступника", знающего о своей вине. Возможно, что я,

присутствуя на этих опытах, так или иначе воздействовал на прибор, но

однажды мы получили результат, подтверждающий, что дело не в этом. Во время

одного из опытов во Флориде цикламен обвинил сразу двух из шести

подозреваемых. Я вызвал их, чтобы задать несколько вопросов, и узнал, что

один был действительно виновен, а другой часом раньше стриг газон перед

собственным домом. Он пришел, не чувствуя за собой никакой вины, но

растению стало ясно, что у него "руки в крови".

Результаты этого эксперимента не всегда стабильны, но лично я считаю, что

он удается достаточно часто, чтобы поверить, что растения не только

реагируют на сигналы другого живого существа, но и способны различать

индивидуальные организмы и в течение достаточно долгого времени связывать

сигнал с определенным индивидом. Пока реакция растений недостаточно надежна

и не может учитываться в суде, но не исключено, что с появлением более

тонкого оборудования растения, взятые с места преступления, будут

охраняться как Свидетели.

Первые научные попытки обнаружить универсальный язык жизни были предприняты

в начале века в Индии во вдохновенном труде Джагадиса Чандры Босе. Широкая

известность открытий Бакстера в последние пять лет дала новый толчок этим

исследованиям; теперь повсюду ученые развлекаются, глядя, что получится,

если разговаривать с растениями, обожать их, ласкать или просто глядеть на

них с восхищением. Как утверждают члены коммуны Финдхорн, они

непосредственно общаются со своими растениями - и там действительно

выращивают очень большие и очень вкусные овощи. В Институте психологических

наук в Москве была сделана попытка установить подобное взаимодействие на

более количественной экспериментальной основе.

Для этого опыта была выбрана женщина по имени Таня, которую под гипнозом

легко было ввергнуть во множество экспериментальных, но тем не менее

реальных эмоциональных состояний: страх, радость, гнев, горе. Ее поместили

в восьми сантиметрах от цветущей герани, подсоединенной к

электроэнцефалографу. Во время опытов, когда Таня дрожала от холода,

сжималась от страха, смеялась от радости и плакала от горя, растение

демонстрировало широкий диапазон электрических ответов. Между сеансами

гипноза Тане не удалось вызвать у растения никакой реакции. Растение тоже

было присоединено к прибору, но никаких отклонений от обычного уровня не

наблюдалось.

Результаты одного из опытов представляют особый интерес для тех, кто,

подобно Бакстеру, начал работать с детекторами лжи. Под гипнозом Таню

попросили запомнить любое число от одного до десяти и никому его не

открывать. Затем новый экспериментатор начал медленно считать, и при каждом

следующем числе она решительно отвечала "нет!", но цветок обнаружил ложь,

отреагировав при числе пять, которое и было задумано.

Дальнейшие опыты Бакстера помогают нам составить некоторое представление о

сложности универсального языка и сфере его действия. Открыв наличие связи

между двумя яйцами, Бакстер попытался исключить возможность воздействия

собственных эмоций, автоматизировав эксперимент. Он построил вертящийся

стол, на котором располагалось восемнадцать яиц. Когда стол медленно

вращался, то через определенные промежутки времени яйца одно за другим

падали через люк в кипящую воду. Он обнаружил, что присоединенное к

электроэнцефалографу яйцо, принимающее сигналы, давало внятный ответ только

в момент падения первого яйца, падение других семнадцати яиц не вызывало

никакой ответной реакции до тех пор, пока интервал между падениями не был

увеличен до пятнадцати и более минут. Повторив этот эксперимент, я

обнаружил, что связь блокируется, по-видимому, потому, что неладное

происходит с яйцами, находящимися на вращающемся столе: после падения

первого яйца они перестают подавать сигналы. В этой связи на ум приходит

только одно объяснение: когда первое яйцо попадает в кипяток и испускает

сигнал тревоги, остальные семнадцать яиц в ожидании своей очереди "падают в

обморок" и приходят в себя только через пятнадцать минут.

Используемая литература:

1 «Основы практической реаниматологии»

2 «Жизнь после смерти» Моуди

3 INTERNET: www.nadesika.narod.ru и другое

Страницы: 1, 2, 3