Дети раздоров

раздоров. То, что другой бы перенес легко и без особых переживаний, для нее

стало катастрофой, и виноваты в этом ее родители.

Ответственность выбора.

Психиатр сталкивается в основном с плохими родителями. Они могут быть

блестящими производственниками, выдающимися учеными, популярными

режиссерами или писателями, но в отношении к конкретному ребенку –своему

собственному! –они оказались не на высоте.

Пример:

Она переводчица, ей 36 лет. Есть сын 8 лет. Год назад она влюбилась в

случайного человека, «увела» его от жены, стала с ним жить. Стал вопрос с

кем останется сын. Новый муж переводчицы заявил: «Не для того я бросил

своего сына, чтобы воспитывать твоего, будем жить для себя. Сына оставь его

отцу. Пусть он им занимается.» Так и решили. Отец принимал героические

усилия, чтобы воспитать сына. Но материнское сердце ныло. Хотелось к сыну.

Отец настроил того против матери. Когда мать караулила сына возле школы,

сын от нее убегал. Мать пошла к завучу школы и просила ее образумить

мальчика. Завуч не знала как поступить. Да и кто может в такой ситуации

быть специалистом.

Бывают обстоятельства, когда невозможно дать ответ. Эта женщина сама себя

наказала за то, что бросила сына. Ей можно посочувствовать, но оправдать

трудно.

Когда на сердце тяжесть. Невроз.

Невроз- психогенное расстройство, т.е. оно вызвано ссорами людей друг

с другом, испугом, конфликтами, неожиданными катастрофами и.т.п.

Еще в 1913 году известный немецкий психиатр Карл Ясперс подчеркивал, что

невроз должен отвечать трем основным критериям:

1) вызывается психической травмой;

2) содержание травмы отражается на клинической картине болезни;

3) невроз появляется, как правило, вслед за психической травмой. При

неврозе всегда имеется сознание своей болезни и стремление избавиться от

страдания.

Пример: (рассказывает мать одного пациента М.И. Буянова.)

Когда я в третий раз вышла замуж сын очень переживал это, ревновал к

новому мужу (отца своего он не знает), отношения у них не сложились: муж

ругал его по поводу и без повода, уговаривал меня сдать ребенка в детский

дом. Мальчик замкнулся, стал плаксивым, раздражительным, нетерпеливым,

ночью вскрикивал, куда то мчался очертя голову, утром ничего не помнил о

своих ночных похождениях.

По ночам он еще стал мочиться в постель. Обмочится –проснется, сменит

простыню, потом долго не может заснуть, утром глаза боится поднять. Очень

переживал это. Чем больше отчим его ругал, тем чаще мальчик мочился во сне

в постель. Но заметила, что есть он стал очень много. Как только поест

хорошо, настроение улучшается, веселее глядит.

Много пациентов, которые для того, чтобы как бы компенсировать свои

неприятные переживания, нейтрализовать их, улучшить настроение, забыть о

неприятностях в семье, в школе или на производстве, начинают много есть.

Вот почему среди невротиков встречается много обжор и толстяков. Это такая

же крайность, как и потеря аппетита из-за неприятных переживаний.

Прогноз невроза зависит как от непосредственных причин болезни, так и

от факторов и условий, способствовавших появлению болезни. Нередко внешние

причины явились лишь пусковым механизмом, и болезнь в таких случаях, не

исчезает даже после устранения этой внешней причины. Описываются остаточные

невротические состояния, как следствие длительно протекающих неврозов. В

более легких случаях, когда в происхождении невроза, внешние

психотравмирующие факторы играли большую роль, чем внутренние условия,

прогноз значительно улучшается.

Пример: Эхо давних времен.

Родители мальчика драчливы, любители выпить, склонны ссориться по

пустякам. Когда мать забеременела, она твердо решила избавиться от плода.

Было напрасно: ребенок родился. Был он недоношенный, хилый, развивался

медленно, плохо говорил, очень переживал дурное отношение к нему со стороны

родителей - ведь те вообще не хотели иметь детей и к родившемуся

относились порой равнодушно, а чаще, откровенно враждебно. Единственной

отрадой для мальчика был дед, он защищал его от побоев родителей, смотрел,

чтобы внук был одет, сыт и т. д.

Уже с трех- четырехлетнего возраста было видно, что у мальчика имеются

многочисленные остаточные явления и внутриутробное поражение центральной

нервной системы, по поводу которых мальчика консультировал детский

психиатр.

В семь лет мальчик пошел к школу: учился средне, мало чем отличался от

большинства сверстников, но с годами все больше переживал плохое отношение

к себе со стороны родителей и все больше тянулся к деду. Когда мальчику

было одиннадцать лет, он полез в подпол и случайно наткнулся на револьвер.

Этот револьвер принадлежал деду, который в годы первой мировой войны

дезертировал из армии. Когда гражданская война закончилась, дед почистил и

смазал оружие, спрятал его и больше к нему не прикасался. И вот спустя

более чем полвека этот револьвер, нашел внук и, играя им, прицелился в

деда, находившегося рядом. Нажал курок. Дед упал как подкошенный:

револьвер был заряжен. Мальчик обомлел, потом закричал: «Я не виноват. Что

я наделал?» Он плакал, не мог найти себе места, ночами не спал, затем стал

засыпать, но снился убитый дед, звал к себе, укорял мальчика за то, что

тот его убил. Одновременно со всем этим возникли сильное невротическое

заикание, ночное недержание мочи, головные боли, плаксивость и пр.

Спустя несколько недель, закончились летние каникулы, и мальчик пошел в

школу. Учительница встретила его словами: «А вот и убийца пришел».

Отношения с классом резко ухудшились. Мальчик и до этого не блистал

знаниями н сообразительностью, а теперь, после всех переживаний и натянутых

отношений с учителями и одноклассниками, стал учиться еще хуже.

Участились конфликты с ребятами, этой же зимой на катке трое мальчишек

сильно избили его хоккейными клюшками. Старались бить по голове,

успокоились лишь тогда, когда увидели, что мальчик потерял сознание. Его

привезли в хирургическое отделение, там диагностировали сотрясение мозга.

Отлежался, стало получше, но и после выписки были головные боли, тошнота,

плохая переносимость жары, духоты, шум в ушах, звуки музыки (особенно при

усталости), раздражительность. Редко ухудшилась память, а с нею и

успеваемость. По поводу остаточных явлений сотрясения мозга лечился у

психиатра и невропатолога, улучшения были кратковременными. Летом (спустя

год после гибели дедушки) утонул отец: зашел пьяный в реку и захлебнулся.

Мать не очень переживала это, сын - тоже; у него к отцу было двойственное

отношение: с одной стороны, он его не любил, так же как, в свою очередь, не

любил его и отец, а с другой стороны –«все же отец». Мать несколько раз

специально приводила сына в морг, требовала чтобы он лучше запомнил

мертвого отца: «И ты будешь такой же, если станешь пить».

После смерти отца отношения с матерью на время несколько улучшились, хотя

она в общем продолжала относиться к сыну жестоко и злобно. Если ей нужно

было куда-нибудь уехать, она отправляла мальчика в детское отделение

психиатрической больницы: «Тебе место там, ты убийца и невезучий вообще, да

и к тому же молчун, заика и дурак» И на селе мать всем говорила то же

самое. Поэтому и окружающие относились к мальчику в общем

недоброжелательно. Мальчик это очень переживал, стремился улучшить

отношения с ребятами, но это не получалось, а он еще сильнее замыкался и

нервничал.

Учился посредственно. Переходил из класса в класс, но фактически школьную

программу не знал: учителя жалели его, либо ставили положительные оценки,

лишь бы только не ссориться с мальчиком и его матерью. Недержание мочи

сохранялось, заикание становилось все сильнее, временами вообще не мог

ничего говорить. Настроение обычно было подавленным, хотелось плакать, все

видел в мрачном свете, особенно свою будущую жизнь. Изводили головные боли

и снижение памяти. С 15—16 лет стал все больше уходить в свои переживания,

в свои реально существующие ощущения, связанные с тяжелой травмой головы.

Вся жизнь превратилась в фиксацию неприятных ощущений, он был занят только

этим, искал помощи, ходил к врачам. Добился консультации в Москве, приехал

с надеждой, что быстро вылечат.

По характеру он нерешителен, очень впечатлителен, склонен застревать

на своих переживаниях, «из мухи делает слона», с годами все более

переживает свою интеллектуальную недостаточность.

Этот человек болен, и болезнь его складывалась из разных воздействий,

которые отмечались с того времени, когда он еще не родился. Нерожденный, он

был уже не любим своими родителями, мать пыталась убить его в чреве. При

таких обстоятельствах ребенок наверняка не мог родиться нормальным. Он,

конечно развивался с задержкой и нес на себе клеймо человека, пришедшего в

мир вопреки желанию своих родителей. Потом началась цепь трагических

совпадений, «ударов судьбы» : случайное убийство дедушки, избиение мальчика

ребятами, ссоры с педагогами, смерть отца. Нарастала интеллектуальная

недостаточность, появилось недержание мочи, заикание. Подросток ушел в свои

переживания, болезненные ощущения, вся жизнь превратилась в постоянный

анализ болезни и ожидания выздоровления. Это патологическое формирование

характера сложного происхождения.

Невроз –всегда следствие несовершенства людских отношений, результат

человеческих драм и трагедий.

Какой бы ни была причина невроза, у таких пациентов всегда имеется

множество специфических переживаний, которые свойственны только невротику.

Все больные неврозом испытывают чувство неполноценности из-за своих

реальных нарушений. Все пациенты с неврозами предполагают и постоянно

ощущают, что их мало любят, что к ним равнодушны. В этом звучит обостренная

эмоциональная чувствительность невротиков.

Пример:Кто повинен в ООД?

Жители этого небольшого городка были потрясены: 14-летний подросток

убил свою мать. Иногда в газетах пишут, что тот или иной подросток убил

отца: не вынес его пьянства, драк, обид. Но мать! Нет, что-то тут не то:

может, сын душевнобольной?

Через несколько месяцев было сообщено, что мальчик побывал на

судебно-психиатрической экспертизе в Москве и судебные психиатры не нашли

у него ни шизофрении, ни слабоумия, ни эпилепсии, ни других нарушений,

традиционно относящихся к признакам душевной болезни, а расценили

подростка как психически здорового человека. Правда, со своими

личностными особенностями, но у кого их нет? Да и не ясно, отчего они

возникли: от природы или от жизни в доме матери.

Когда подростка спросили, почему он совершил это «особо опасное

действие» (ООД—на языке юристов и судебных психиатров), мальчик злобно

ответил: «Так дальше продолжаться не могло, я измучился с ней».

И действительно, весь город знал, что мать пьет, что она превратила свою

квартиру в притон, что за глоток вина она чуть ли не на виду всего города

отдавалась первому попавшемуся, не стыдилась не то что сына, а даже

случайных прохожих и соседей.

Убийца винил во всем не себя и даже не мать, а окружающих людей: как же

они вовремя не протянули ей руку помощи, почему отмахивались от его просьб

о помощи матери? Ведь он и в милицию ходил, и в райисполком, и в другие

организации. Везде просил полечить мать, везде его выслушивали, обещали

помочь, но никто палец о палец не ударил, чтобы попытаться вернуть к жизни

спившуюся, опустившуюся женщину. Весь этот клубок причин и следствий,

приведших мальчика в конце концов в тюремную камеру, начал образовываться

давно, когда мальчик еще и в школе не учился.

Кто его отец, мальчик не знал. Мать каждый раз называла очередного

своего сожителя: приведет нового и объявляет, что на самом деле он и есть

отец мальчика, а предыдущий самозванец. Пока очередной сожитель — такой же

алкоголик, как и мать, не пропивал все ее деньги, всю мебель, он не уходил.

Потом, когда сожитель ее покидал, мать плакала, обещала сыну не пить. И в

самом деле, несколько недель она держалась (порой и несколько месяцев),

деньги все шли в дом, комната вновь приобретала человеческий вид. Но

объявлялся очередной сожитель — и все шло прахом.

Все это отражалось на психике ребенка. Не по годам информированный об

интимных сторонах жизни взрослых людей, он жалел мать и одновременно

ненавидел ее. Особенно, когда очередной сожитель выгонял его из комнаты,

иногда даже на мороз. Мальчик плакал, стыдил мать. Со временем понизилось

настроение, ходил всегда хмурый, боялся показаться ребятам на глаза, ведь

все знали о его позорном житье-бытье.

Когда подрос, уже где-то с 8—9 лет, все свободное время проводил в

фантазиях о том, как он выгонит из дома сожителей матери, как отведет ее в

милицию, чтобы ее направили на лечение от пьянства, как она вернется

здоровой и они начнут хорошую, радостную жизнь. Подобные сцены снились ему

и по ночам. Но когда просыпался, видел печальную картину полного распада

семейных отношений, абсолютную атрофию у матери элементарных родительских

чувств и обязанностей.

В 13—14 лет стал активнее фантазировать, как он собственноручно

поубивает сожителей, но настроение падало, чувство безысходности одолевало,

надежд на будущее не было: мать спилась, никто ее не хотел лечить. Соседи и

бывшие сослуживцы походили по кабинетам, наталкиваясь везде на стену

равнодушия и демагогии, потом и они махнули рукой на судьбу матери героя

нашего рассказа,— в конце концов пусть сама и расхлебывает заваренную ею

кашу.

Когда мать привела очередного собутыльника, и тот стал гнать мальчика из

дому (дескать, не мешай нам делать то, что мы захотим), мальчик схватил

собутыльника за плечи и поволок его к двери. Но тут мать закричала: «Как ты

смеешь его выгонять, он мне дороже тебя, сам уходи». Кровь ударила

подростку в голову, он весь сжался от обиды, от горя, от предательства. Он

уже не соображал, что творил. Бросил собутыльника, схватил кухонный нож и

всадил его в шею матери. Брызнула кровь, он хотел перевязать мать, отвести

ее в поликлинику, но тут вспомнил, как она гнала его из дому, и все ради

подзаборного, случайного пьянчужки, с которым она через 10—15 минут

улеглась бы в постель, не обращая никакого внимания на сына.

Когда подумал обо всем этом, мысль помогать матери мгновенно

улетучилась. На душе была одна злость. Нет, было еще и чувство какого-то

облегчения: наконец-то кончится эта сумасшедшая, эта мерзкая, унизительная

жизнь.

Соседи вызвали милицию. Пришел милиционер, увидал мальчишку, сидящего у

грязного стола, почти уже окоченевшую мать, спросил, где собутыльник (тот

сбежал, и имя его неизвестно), и увез мальчика в камеру предварительного

заключения. На допросе он все подробно рассказал, а в конце спросил

следователя: как бы вы поступили на моем месте? Тот помолчал, потом

раздраженно ответил: «Каждый сам себе выбирает место».

Мальчик знал, что как несовершеннолетний он не будет судим сурово, что в

общем его жизнь как-то наладится. Как сложилась его дальнейшая судьба, я не

знаю, но надеюсь, что она будет куда более светлой, чем до совершения этого

преступления.

Итак, кто не повинен в ООД? Всегда взрослые, и в основном родители. Что

здесь посоветовать? В каждом конкретном случае совет будет конкретным.

О некоторых расстройствах.

Все или почти все пограничные психоневрологические расстройства у

детей так или иначе связаны с проблемой семейного благополучия или

неблагополучия: в одних случаях семейное неблагополучие вызывает или

провоцирует болезни, в других –неспособствует их излечению, в третьих

–появление этих болезней лишает семью всякого благополучия.

Родители первые видят болезнь своего ребенка, именно они и посвящают

врача в сущность проявления болезни своего сына или своей дочери. Поэтому

важно и родителям, и врачам, и учителям вычислить главное, безусловное,

решающее.

Заикание.

Чаще всего результатом подобных неблагоприятных воздействий бывает

заикание, т.е. расстройство, проявляющееся в нарушении плавности речи,

возникновение запинок, судорожных сокращений мышц, образующих звук.

Логоневроз.

Помимо совсем непатологических или не совсем патологических форм

заикания, в школьном возрасте существуют патологические формы, которые

условно делятся на два типа: неврологическое заикание и неврозоподобное

заикание. Оба эти расстройства не являются самостоятельными болезнями, они

лишь симптомы разных нарушений, входят как частное в структуру двух

основных поражений речи: в картину логоневроза, т.е. неврологического

поражения речи, и в картину неврозоподобного логосиндрома, т.е.

неврозоподобного нарушения речи. На фоне этих нарушений появляется страх

речи (логофобия), когда ребенок боится говорить. По началу речь таких детей

плохая, потом, когда они привыкают к новой обстановке, к новым людям, они

говорят уже без страха, т.е. без заикания.

Привели на прием семилетнего мальчика. Он сильно заикался — и все из-

за страха речи. Потом успокоился и рассказал о своей беде.

- Ну как не любить мою маму! Она такая добрая, мягкая, ласковая, всегда

защитит, поможет, все ее любят, уважают, она самая хорошая из всех мам. Я

не представляю, как можно ее не любить. Нет, наверное, на земле никого, кто

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7