Философско-правовые идеи просветителей XVIII века в странах Западной Европы

Государство у Томазия – «естественное общество, которое заключает в себе верховную власть ради довольства всех и гражданского благополучия»[24]. Как и Пуфендорф, Томазий считает, что образование государства было оформлено двумя общественными договорами: об объединении в государство и о назначении правителя. Власть правителя имеет цель сохранить общественный мир. Она не распространяется на те действия подданных, которые не посягают на общественный мир, а также на деятельность человеческого ума.

Право в государстве отличается от морали, оно создается и защищается людьми, и его действие подкреплено принуждением. Обратив таким образом внимание на существенное различие между моралью и правом, Томазий считает необходимым ограничить сферу действия права. Государство не должно посягать на духовную свободу личности, свободу убеждений. Иноверцы и инакомыслящие не должны подвергаться уголовному преследованию, еретиков надо просто высылать из государства. Нетрудно заметить в этом и расхождение Томазия с Гоббсом, и осуждение им практики полицейского государства, широко вмешивавшегося в личную жизнь подданных и практиковавшего процессы о колдовстве и применение пыток, при которых, утверждал он, «обвиняемый, еще не будучи признанным виновным, подвергается более суровому и жестокому наказанию, нежели какое могло бы пасть на него после осуждения».

Считая монархию лучшей формой государства, Томазий утверждал, что предпосылкой власти монарха является согласие народа повиноваться ему и что народ даже может протестовать против несправедливостей. Но этот протест возможен только в том случае, если монарх выходит за рамки, очерченные общественным договором. Кроме того, протест может быть только пассивным: подданные не обязаны в этом случае повиноваться монарху, но они не должны и сопротивляться ему, а обязаны терпеливо переносить сделанную им несправедливость. Томазий считает, что для устранения несправедливости и раздоров между людьми следовало бы стремиться к такому идеальному строю, где будет существовать общность имуществ. Однако, по его мнению, это станет возможным в далеком будущем, когда длительный процесс духовного совершенствования людей создаст предпосылки для подобной организации общества.[25]

Таким образом, в немецкой политико-правовой мысли нарастало критическое отношение к существующим порядкам, полицейскому государству. Но оно было весьма умеренным и не выходило за рамки либеральных пожеланий не допустить посягательств на свободу вероисповедания, свободу убеждений. Либеральные пожелания и иллюзорные мечтания об отдаленном общественном идеале к тому же оказались всего лишь эпизодом в истории. На смену им идет консервативное истолкование естественно-правовых идей, попытка использовать их для апологии полицейского государства в период его расцвета.

Такая попытка была предпринята Христианом Вольфом (1679–1754 гг.). Как и его предшественники, он не был чужд передовым идейным веяниям, представлениям о свободе личности как о норме естественного права. Однако практические выводы Вольфа из этих теоретических представлений вполне соответствовали оправданию полицейского государства, которое пытались выдать за государство просвещенного абсолютизма.

Природа человека, по Вольфу, характеризуется стремлением к совершенствованию. Разум указывает путь к этому – делай добро и избегай зла. Таков нравственный закон природы, соответствующий стремлению людей к совершенствованию и души, и тела, и общества. Человек обязан следовать этому нравственному закону, в этом его право. Право, таким образом, выводится из нравственной обязанности. Оно требует быть нравственным. «Нет права, – писал Вольф, – без нравственности обязательства, которое ему предшествует, в котором оно коренится и из которого оно проистекает. Есть врожденные человеческие права, потому что есть врожденные человеческие обязанности»[26].

От природы все люди равны, поэтому они имеют равные права. Поэтому же ни один человек не должен иметь власть над другим – все люди свободны. Нравственная обязанность совершенствоваться порождает право на образование и научные исследования, право на жизнь и даже право на труд – без труда нет совершенствования, и никто не должен предаваться праздности.

В естественном состоянии, когда люди жили семьями, они не имели достаточно средств для совершенствования. Поэтому семьи решили объединиться в государство, цель которого – «общее благосостояние и общая безопасность», обеспечивающие совершенствование людей. Объединившись в государство, люди образовали народ, который передал свою верховную власть правительству. Среди форм государства – демократии, аристократии, монархии и смешанной формы – Вольф считает лучшей монархию, ибо, по его мнению, монарх всегда представляет весь народ.

С образованием государства народ ограничил свою свободу для совершенствования составляющих его людей. Во имя этого же ограничено и природное равенство людей. Точно так же каждый человек может ограничить свою свободу и отдать себя в рабство. Отсюда возникает власть одних лиц (господ) над другими (крепостными).

Законы государства – практическая реализация естественного закона. Они дают свободу, необходимую для исполнения нравственных обязанностей. Право – свобода действий для исполнения обязанностей. Рамки этой свободы определяются властью государства, властью просвещенного монарха, заботящегося об общем благе. Эта забота обязывает его регламентировать все сферы человеческой деятельности – хозяйственную и духовную, политическую и научную. Монарх может и должен заставлять работать и предоставлять работу, устанавливать размер заработной платы и цены на товары, заботиться о школьном образовании и развитии искусства, обязывать ходить в церковь и запрещать собрания в частных домах, не допускать распространения учений, вредных для государственного блага, религии и нравственности и т. д.[27]

Для этого монарх должен быть наделен неограниченной властью в законодательстве, судебной области, назначении чиновничества, вопросах войны и мира. Чтобы максимально использовать свою власть для общего блага, рассуждал Вольф, монарх должен быть добродетельным, знать науку управления государством, любить свой народ и окружать себя умными советниками, не творить произвол. Повиновение ему должно быть безусловным, поскольку сопротивление может возвратить людей в естественное состояние.

Таковы основные представители немецкой политико-правовой идеологии XVII–XVIII вв. Экономическая отсталость большинства немецких земель, неразвитость политических отношений, реакционный режим полицейского государства привели к тому, что они в лучшем случае создавали абстрактные теоретические конструкции, не имевшие шансов на реализацию, или, как это было у Вольфа, поддерживавшие идеи просвещенного абсолютизма. Не случайно прусский король Фридрих II писал Вольфу, что задача королей – осуществлять идеи философов.[28]

2.2. Политико-правовые учения Италии

Политическая история Италии эпохи феодализма представляет собой весьма сложную картину. Многие века сохранялась политическая раздробленность страны. Усобицы правителей итальянских княжеств и городов-республик обессилили и обескровили страну, сделали ее сравнительно легкой добычей Испании, король которой фактически стал управлять значительной частью Италии. Политические неурядицы существенно затрудняли социальное развитие страны. Итальянская буржуазия, преимущественно ростовщическая и торговая, далекая от народа и экономически связанная с феодалами, была настроена весьма умеренно. Дальше пожеланий политической централизации и осуждения произвола и беззакония, характерных для феодализма, она не шла. Это и обусловило в конечном счете трактовку учения о естественном праве итальянскими просветителями XVIII в., наиболее видным представителем которых был Чезаре Беккариа (1738–1794 гг.).

В теории Беккариа заметны следы идей Гроция и Гоббса. Но наибольшее влияние на него оказало французское Просвещение. Он с большим уважением отзывался о Вольтере, Монтескье, Руссо и других просветителях, точно так же как многие из них высоко оценили его книгу «О преступлениях и наказаниях». Это сочинение, принесшее ему широкую известность, проникнуто верой в человеческий разум, свободолюбием, идеями гуманизма и законности.

Трактовка естественного состояния и причин, побудивших людей перейти от него к политическому общежитию, у Беккариа мало чем отличается от трактовок Гоббса. В естественном состоянии люди жили в одиночку. Постоянные войны между ними делали их естественную свободу необеспеченной и поэтому бесполезной. Для общего блага люди объединились и пожертвовали частью своей свободы во имя безопасности и обеспечения оставшейся у них части свободы (здесь Беккариа ближе к Грецию). Из пожертвованной людьми части свободы и образовалась по общественному договору верховная власть государства. Хранителем ее стал суверен как представитель всего общества. Он должен был обеспечить людям общее благо – безопасность и справедливость.

Беккариа различает справедливость божественную, естественную и человеческую. Первые две – основаны на божественных и естественных законах. Человеческая справедливость базируется на общественном договоре, устанавливающем пределы власти государства. Она изменчива. Ее критерием должно быть общее благо. Основанные на ней законы государства должны иметь в виду возможно большее счастье для возможно большего числа лиц. Но невежественные представления о человеческой справедливости привели к тому, что законы государства являются оружием в руках незначительного меньшинства.[29] Они несправедливы, закрепляют сословные привилегии, право сильного и связанные с ним произвол и насилие. Беккариа резко критикует современную ему юриспруденцию, при которой законами считаются изречения римских и средневековых юристов, а уголовное право опирается на вековые предрассудки. Существующие законы, писал он, «служат только для прикрытия насилия», помогают приносить народ «в жертву ненасытному идолу деспотизма»[30].

Причину этого Беккариа видит в утверждении частной собственности, дающей одним власть и благополучие, а другим – нищету и бесправие. Право собственности – ужасное и, может быть, не необходимое право. Однако дальше констатации этого Беккариа не идет. Он далек от социалистических идей и не помышляет о радикальном переустройстве общества. Все его надежды связаны с просвещенным монархом, заботящимся о своих подданных, об устранении нищеты и неравенства, покровительствующим наукам и искусству, образованию и нравственности народа. Такой монарх издает справедливые и мудрые законы, перед которыми все будут равны, которые будут строго соблюдаться и обеспечат права человека.

Развивая идею законности, Беккариа утверждал, что свобода гражданина – в его праве делать все, что не противоречит законам, что сами власти должны строго соблюдать законы Без этого не может существовать «законное общество». Посягательства на безопасность и свободу граждан являются поэтому одним из тяжких преступлений. Только законы могут устанавливать наказания, и право их издания принадлежит только суверену как представителю всего общества. Сам суверен может издавать лишь общие законы, но не может судить за их нарушения это задача суда, выясняющего факты. Наказание же, определяемое судом, не может выходить за пределы, установленные законом, иначе оно несправедливо и не соответствует условиям общественного договора.

Исходя из этих теоретических посылок, Беккариа в своей книге «О преступлениях и наказаниях» утверждал, что причина преступности лежит в социальных условиях – нищете людей и столкновении их интересов, порождаемых человеческими страстями. А потому целью наказания должно являться предупреждение новых преступлений и исправление преступников. Для этого наказание должно быть публичным, наименьшим из возможных в каждом конкретном случае, соразмерным преступлению и установленным в законе. Беккариа протестовал против применения широко распространенных в эпоху феодализма пыток, мучительных наказаний и призывал к ограничению применения смертной казни. Он отстаивал равенство всех перед законом и возможность наказания человека только за те деяния, которые определены законом как преступные.

Аргументация Беккариа в пользу отмены смертной казни заслуживает особого внимания как практически первое в истории теоретически убедительное выступление такого рода. Правда, Беккариа допускал применение смертной казни, но только в чрезвычайных обстоятельствах, когда это необходимо для сохранения существующего правления или при борьбе нации за свободу.[31]

Во всех остальных случаях, по его мнению, смертная казнь несправедлива и неоправданна.

Теоретически, по естественному праву, недопустимо, чтобы человек желал лишить себя жизни и, следовательно, он не мог предоставить это право другим. Смертная казнь – «война нации с гражданином», т е возврат в естественное состояние. Практически же многовековой опыт показывает, что угроза смертной казни не останавливает преступника. По мнению Беккариа, более эффективно пожизненное лишение свободы. А то обстоятельство, что она веками существовала почти у всех народов, не оправдывает смертную казнь, как не могут быть оправданны существовавшие когда-то человеческие жертвоприношения. Смертная казнь неоправданна и с моральной точки зрения, так как способствует распространению в народе ожесточенности и безнравственности Неоправданна она, доказывал Беккариа несколько позже, и с точки зрения юридической – ее применение может быть результатом ошибки судей, которая становится уже непоправимой.

Идеи Беккариа были восприняты классическим направлением в уголовно-правовой науке и уголовным законодательством, закрепившим прогрессивные принципы равенства перед уголовным законом, «нет преступления и нет наказания без указания о том в законе», соответствия тяжести наказания тяжести совершенного преступления.[32]

Что же такое историческая теория познания? Это и есть та новая наука, которую предсказывал в начале XVIII столетия еще один итальянский мыслитель Джамбаттиста Вико. Без нее невозможен переход из царства необходимости в царство свободы (то есть разумного контроля человеческого общества над развитием своих собственных творческих сил), переход от туманного полусознания к ясному пониманию исторических предпосылок культуры, к ее самопознанию. Новая наука – это наука будущего, диалектика. «А диалектика, в понимании Маркса и согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным образом исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переход от незнания к познанию».[33]

Как писатель Вико представляет собой загадку. Первое издание его основного сочинения вышло в 1725 году, второе – пять лет спустя, а третье, переработанное и дополненное, появилось уже в 1744 году после смерти автора. Это было время первых успехов широкого просветительного движения во Франции. Борьба иезуитов и янсенистов, полная фанатизма, интриг и взаимных обвинений, привела к падению авторитета церкви. Общество находило, что обе борющиеся стороны, как монах и раввин в стихотворении Гейне, «одинаково воняют». Появилась третья партия - партия философов, и ее появление было ознаменовано взрывом судебных преследовании. В 1734 году парижский парламент осудил на сожжение «Философские письма» Вольтера. «История Карла XII» и «Заира» были запрещены. Но все это только способствовало славе непокорных писателей. Через какой-нибудь десяток лет служители трона и алтаря были встревожены успехом откровенно безбожных сочинений, как «Естественная история души» Ламетри и «Философские мысли» Дидро.

В это время в Италии вышла странная книга под заглавием «Основания новой науки об общей природе наций». Одна из аксиом «Новой науки» гласит: «Ведьмы, в то время когда они сами преисполнены устрашающими суевериями, особенно дики и бесчеловечны: так, если это необходимо для совершения их чародейств, они безжалостно убивают и разрубают на куски самых милых невинных младенцев». Книга Вико совсем не похожа на произведения писателей просветительной эпохи. Ее очень трудно читать. Вико неразборчив в выражениях, косноязычен, его рассуждения о всемирном потопе, о достоверности библейских сказаний, о преимуществах христианской религии никого не могут теперь соблазнить. В рецензии «Лейпцигского журнала» (1727) было написано, что «Новая наука» является апологией католической церкви. Так или иначе, Вико совсем не просветитель, несмотря на то, что его сочинение имело в Италии местное просветительское значение (через Марио Пагано и Филанджери).

Предметом его философии является не благоустройство личной жизни или жизни отдельного народа, а «Идеальная История вечных Законов, соответственно которым движутся Деяния всех Наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце, даже если бы (что, безусловно, ложно) в Вечности время от времени возникали бесчисленные Миры».[34]

Философия Вико основана на примирении с действительностью, в которой он открывает разумный ход и неотвратимый закон. С этого начинается его коренное отличие от просветителей XVIII века и близость к Гегелю. Наиболее общей чертой просветительной эпохи можно считать склонность судить обо всем с точки зрения отвлеченных требований разума, а в такой отвлеченной версии разум часто опускается до уровня рассудка. Во имя цивилизации было презрительно отвергнуто все, что явилось на свет из темных глубин средневековья. Буржуазные отношения казались людям XVIII века законом разумной природы. Борьба классов в период французской революции, победа нового, буржуазного строя жизни развеяли эту иллюзию и вызвали огромную волну политического разочарования. Гегель играет по отношению к этой эпохе такую же роль, как Вико по отношению к эпохе итальянского Возрождения. Оба они живут воспоминанием о революционном периоде в прошлом, отвергают далеко идущие претензии конечного рассудка и стремятся открыть разумное зерно в противоречиях реальной истории.

Главным врагом философии Вико был рационализм в его классической форме, выработанной еще в XVII веке Декартом. Вико иронически относится к тайной мудрости философов, он больше уважает государственную мудрость политических деятелей, но выше всего ставит простонародную мудрость массы людей, которая своими руками творит историю, творит ее бессознательно вместе со множеством предрассудков и суеверий, свирепых и варварских обрядов, творит в постоянной кровавой и бескровной борьбе вокруг материальной собственности и власти. Вико не только стремится обнаружить в истории естественную закономерность, независимую от желания отдельных людей, он понимает также, что в противоречивом и сложном ходе «всех человеческих и гражданских вещей» заключается какое-то внутреннее оправдание, хитрость разума, как сказал бы Гегель. И это оправдание представляется Вико фантастическим промыслом божьим, а философия истории–рациональной гражданской теологией. Свою собственную задачу он видит в раскрытии того, как должна была раньше, как должна теперь и как должна будет впредь протекать история наций, ибо, в сущности говоря, ее логический бег закончен.[35] Французские просветители XVIII века предвидели славную заваруху, в своем отечестве. Вико, напротив, представляет собой законченный тип мыслителя, пришедшего после великого оживления практической деятельности своего народа. Этим достаточно объясняется то обстоятельство, что «Новая наука» осталась почти незамеченной в литературе XVIII века.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6